* * *

Умирать было трудно.

Уля всегда думала, что нет ничего легче. Или, по крайней мере, что жить гораздо труднее. Но Вселенная не переставала бросаться в нее сюрпризами. Или кто там за все это отвечал? Случайность?

Можно ли это было назвать принятием? Пожалуй.

Уля улыбнулась: вот и все пять стадий пронеслись. Всего ничего. Нужно было только подождать пару вечностей. Или пару пар? Правда, депрессия вышла активной: пришлось знатно побегать. И слишком много всего увидеть. Половину Уля предпочла бы забыть. И отдала бы всё на свете, чтобы запомнить вторую половину. Ладно, может, не всё: к белой кружке она слишком уж прикипела и не была уверена, что сможет с ней расстаться. И пусть кружка слегка поломалась в межпространственной катастрофе. Может, ее можно починить. Заклеить межпространственным пластырем. Или, что вероятнее, зашить. Уля шила неважно – в последний раз пыталась поставить заплатку на любимые джинсы, получилось не очень: кое-где она съезжала, на поворотах торчали лишние нитки. Но она была не против поучиться. Если быть достаточно упрямым, можно научиться даже такому.

Если перестать врать самой себе, можно наконец начать учиться хоть чему-нибудь.

В одной из любимых песен Ули пелось о том, что день всегда наступит. Что если пойти на восток от солнца и на запад от луны, по спрятанной тропе, то окажешься у конца всего на свете. Но не один. И что дни свои нужно использовать с умом[3].

У нее было все время в мире. И она ничего не могла с ним сделать. Ничего, кроме попыток… изменить хоть что-нибудь. Но куда они ее приводили? К началу. К трагедии.

К тому, о чем она пыталась забыть. От чего закрывалась стенами. Створками. Ха!

Могла ли она сдаться?

В лифте не было востока и запада, восходов и закатов. И спрятанная тропа тоже вряд ли была. Но конец света… О, Уля смотрела прямо в десятки его светящихся глаз. И она была не одна.

Уля поднялась. Стряхнула с юбки зеркальную крошку. Провела рукой по волосам и поняла, что потеряла заколку еще где-то там, на этаже. Может, она сиротливо тонет в болоте. Или ее проглотил крокодил – оставалось только радоваться, что это не часы, а Уля не собиралась становиться пиратом. Хотя кто знает. Будущее – та его часть, за которую Уля все еще хваталась, – было полно неизвестностей. И не каждая была ужасной.

Пришлось скрутить волосы в жгут и завязать узлом – пусть он скоро развяжется, но пока хотя бы пряди не будут лезть в глаза.

Панель с кнопками оставалась безжизненной. Люк маняще темнел у Ули над головой. Она подняла взгляд.

Может получиться.

Уля точно знала, что может добраться до люка, пусть это и довольно сложно: снова придется повиснуть над зеркальным морем, но после доисторического океана, крокодильей пасти, стрел и щупалец это не так уж и страшно. С кружкой в руке, конечно, будет еще сложнее…

Уля опустила взгляд на колготки, стащила с левой ноги лодочку и начала вытягивать из стрелки горчичную ниточку – чтобы привязать кружку к петельке на юбке. Нитку пришлось сложить несколько раз, но она все равно была слишком ненадежной. Уля мотнула головой и фыркнула.

Блузка? Что ж.

Уля много раз видела, как персонажи фильмов разрывают рубашки на тонкие полоски, чтобы благородно обработать чужие раны, или связать части плота, или… для менее разумных вещей. Со стороны все выглядело довольно просто, но Улина блузка отказывалась сотрудничать с фильмовыми реалиями: то ли была слишком крепко сшита, то ли материал, пусть и тонкий, был все-таки слишком плотным.

Что оставалось? Юбочная подкладка? Уля попробовала оторвать кусочек от нее. Подкладка оказалась даже хуже блузки.

Выдох, выдох. Вдо-о-о-ох. Вы-ы-ы-ыдох.

Оставалось лезть с кружкой в руках. Добраться до люка. Понадеяться, что помехи повлияют на болты разрушающе или хоть как-то ослабят их. И когда Уля выберется на крышу лифта… она хотя бы увидит горизонт. Или его отсутствие.

Уля стиснула кружку в левой руке и приготовилась подтягиваться на поручне, а потом застыла. Она ведь могла держать ее за ручку в зубах! Расположить помехами наружу, и вуаля!

Уля переложила кружку в другую руку, прицелилась и ловко ухватила ручку зубами. Пошевелила головой, чтобы проверить, не уронит ли. Керамический изгиб неудобно врезался в нёбо, и надолго Улю вряд ли хватило бы. Надо было спешить.

Уля вытащила кружку изо рта и, подвигав челюстью, вложила обратно. Зацепилась руками за поручень, подняла ногу…

Свет погас.

Уля чуть не упала: проскакала на ноге куда-то в сторону, врезалась в стенку, выронила кружку и зашипела – зеркальные осколки впились в ее босые стопы.

Страх перед темнотой вернулся, но Уля знала, что скоро привыкнет к ней. Оставалось надеяться, что этого хватит, чтобы добраться до люка. А прежде найти кружку и подождать, пока порезы на ногах перестанут пульсировать. Но сначала нужно было вытащить осколки и отыскать лодочки…

С зеркалом она разобралась довольно быстро, а вот привыкать к темноте глаза не хотели. Уля не видела собственной вытянутой руки, да что там – не видела даже, как машет пальцами перед самым своим носом. Навязчивые мысли шептали о том, что это не просто тьма. Это та самая тьма. Из прорехи.

Как думаешь, Уля, что случится с человеком, вокруг которого распахнет пасть голодная черная дыра? Даю подсказку: ничего хорошего.

Но время шло, а из тьмы ничего не появлялось. После нескольких заходов очень аккуратного рукоприкладства Уля отыскала лодочки. А вот кружки нигде не было.

Пару раз Уле показалось, что где-то впереди мелькают помехи, но, стоило пошарить там руками, пальцы натыкались лишь на стекло. А еще в лифте вроде бы стало душно. Но воздух не должен закончиться. Ведь не должен? Где бы она ни была, что бы с ней ни случилось, лифт продолжал двигаться внутри шахты, и воздуха там было если не навалом, то достаточно.

Впрочем, если Уля все-таки умерла…

Нет.

Она задрала голову: еле слышные звуки механического движения превратились в музыку сфер. В Планетарную сюиту Густава Холста. Ненаписанную мелодию номер десять, «Фаэтон», планету, от которой остался только вечно кружащийся пояс астероидов.

Уля перестала слышать стук своего сердца. Его вдруг выключили, как надоевшую песню. На мгновение ей показалось, что стены исчезли: на их месте поднялись загнутые металлические остовы, словно оставшиеся от взрыва. А за ними… за ними сотней звезд сиял космос. Что-то такое Уля увидела