– Ты не представляешь, сколько в стране таких, как я, немолодых молодых авторов. Никому не известных, да и не нужных.

– И представлять не хочу. Я бы всё равно отправила. Если будешь сидеть и молчать – кто узнает, что у тебя есть гениальная пьеса?

– О да, гениальнее некуда. Мельпомена и Талия в четыре руки уже плетут мне лавровый венок. Классики древности в смятении. Призрак Мольера удалился на Меркурий, в кратер своего имени, и сказал, что никого не хочет видеть в ближайшие лет пятьсот. Призрак Шекспира от зависти помешался и велел назвать себя призраком отца Гамлета. Призрак Чехова пока сохраняет внешнее спокойствие, улыбается и пьёт шампанское, но и он уже на грани нервного срыва. Ну и так далее. Ты прочитай, прежде чем хвалить. И вообще – уже заполночь. По домам пора.

– Вот попандос! – вскочила с места Кэт. – Как оно быстро летит, наше время! Это ведь я домой уже не успеваю! Маршрутки в двенадцать перестают ходить.

– Это где у нас такой ужас? Ты где живёшь, бедное дитя? – участливо спросила Мара.

– В одном уютном, тёплом, тёмном местечке на букву «Ж».

– В Жулебино, что ли?

– В жопе! Но зато плачу за отдельную квартиру смехотворные копейки. Только если маршрутка всё – значит, всё. Значит, хрен доедешь. И машины там раз в час проезжают. Слушай, можно я у тебя сегодня переночую? Ты говоришь, у тебя две комнаты…

Сказала – и пожалела о своих словах. Только что Мара ещё была полна сострадания к человеку, которому так неудобно добираться до дома – и вдруг голос её стал холодно-официальным, взгляд чужим.

– Извини, не получится, – ответила она, – я пока не готова пускать в свой дом новых постояльцев. Сколько с меня?

– Да я угощаю же, – напомнила Кэт.

– Нет, зачем же. Тебе ещё такси вызывать. Тысячи будет достаточно? Спасибо за приятный вечер.

Мара расплатилась, поднялась с места и двинулась к выходу. Кэт посмотрела ей вслед, потом слямзила со стола и сунула в карман неиспользованный пакетик с сахаром. Попросила счет. Достала из рюкзака телефон, выбрала нужный номер.

– Вас приветствует служба приёма заказов «Такси Вперёд!», – ответил ласковый синтетический голос.

Наташа ещё могла отличить явь от сна, но сон от яви – уже нет. Хрупкий мир стал продолжением реальности. Прозрачный пассаж, в котором располагалась мастерская Рыбы, затесался среди лофт-апартаментов Саввинской набережной. Шумный базар с разноцветными овощами и фруктами стал частью Усачевского рынка. А старинный парк, в котором иногда гуляют миражные лошади, наверняка был продолжением Новодевичьего кладбища. Там в стене обязательно есть потайная дверь, надо как-нибудь сходить и проверить.

Наташа свободно ориентировалась в пространстве сна: могла найти мастерскую Рыбы даже с закрытыми глазами. Хотя погодите. Если она спит – то глаза её закрыты даже тогда, когда они широко открыты. Но не будем придираться к словам, потому что уже появился вдали прозрачный пассаж, его стены и крыша сверкают на солнце так, что кажется, будто здание охвачено огнём.

Наташа подошла поближе. По стене второго этажа скользил, как на коньках, какой-то человек. Видно, это был мойщик окон, потому что его коньки больше напоминали широкие щётки. Но как он умудрялся удерживаться на стене параллельно земле? Наверное, в хрупком мире особый закон тяготения, который не распространяется на мойщиков окон. Отполированные стены сияли так, что было больно смотреть, но человек продолжал выписывать кренделя своей показательной программы.

Зеркальный шар у входа недовольно звенел хрустальными подвесками: его тревожили шаги отвесного конькобежца. Внутри пассажа как всегда было торжественно и пусто. Тени, звуки и шорохи наполняли его.

Прозрачная стена мастерской бесшумно отъехала в сторону. Рыба сидел за рабочим столом, прямо перед ним висел плазменный экран, на котором, вместо изображения очередного заказа, выделялись чёткие контуры развёртки сложной геометрической фигуры. Наташа подошла поближе: чуть склонив голову, Рыба собирал какой-то предмет из деталей, вырезанных из местной разновидности очень плотного картона.

Уговор был такой: тот, кто спит, не должен отвлекать того, кто бодрствует. Ведь бодрствующий находится в своей реальности, требующей иногда скучных, нелогичных глупостей. Как объяснить Рыбе, что вовремя сдать в бухгалтерию расходную ведомость за месяц Наташе важнее, чем ощутить на своей шее прикосновение его губ? Нет, не так – что важнее, тут даже объяснять не надо – конечно, она с радостью отшвырнёт скучные чеки и квитанции, и выберет его. Но потом он проснётся, а она останется там, среди разбросанных квитанций и чеков.

Так и сейчас. Может быть, Рыба собирает машинку или паровозик для маленького противного аристократика? Которому приспичило срочно получить игрушку из рук именно этого мастера. Скоро поделка будет готова, и в окошке загорится огонёк.

Почувствовав Наташино присутствие, Рыба молча притянул её к себе, обнял – и снова вернулся к своему занятию. Она безропотно отошла в сторону.

Рыба сопел, менял местами детали, бормотал под нос привычное «Чтоб тебя ветром унесло!» По променаду, освещенному солнцем, пробившимся сквозь прозрачную крышу, прогуливались тени и люди. Наташа хорошо различала целые группы нарядных граждан. Должно быть, некоторые здешние жители так хотят похвалиться своими прекрасными одеждами, что это желание делает их видимыми даже для гостя из другого мира.

– Всё, – отвлёк от размышлений голос Рыбы. – На сегодня – всё.

Наташа подошла поближе. На столе стояла… стояло… покоилось… Ну, вот если взять маленькую копию Египетской пирамиды, несимметрично срезать углы, а на каждую плоскость прилепить домики, наподобие ласточкиных гнёзд – вот оно и получится.

– Какое…. странное, – сказала Наташа. – Это что и зачем?

– Это моя учёба. Видишь?

Рыба дотронулся пальцем до монитора и сдвинул развёртку в сторону. Теперь перед ним было изображение точно такой же маленькой пирамидки с гнёздами.

– А для чего это надо вообще?

– Чтоб глаза не ленились. И ум. Я и так слишком долго возился.

Оказалось, что все мастера несколько раз в год собирают и разбирают подобные головоломки или выполняют ещё какие-нибудь задания, специально разработанные учеными. Оценок никто не ставит, каждый мастер сам оценивает свой результат.

– Но зачем тебе учиться? – удивилась Наташа. – Ты же и так всё умеешь.

– Мастера учатся всю жизнь. Сначала учатся для того, чтобы их допустили до работы с материалом. Потом учатся в процессе работы. Потом – в перерывах между работой. Чтобы удержаться в столице, надо постоянно учиться.

– А художники тоже учатся?

– Нет. Им нельзя учиться своему ремеслу у других людей. Они проходят путь во тьме и одиночестве с самого начала. Набивают шишки, пока не получат умение от духов, с которыми танцуют на границе видимого мира. Я слышал о художниках давних времён, которые дерзнули учиться. Некоторым повезло, они смогли стать мастерами. Остальные погибли – они сделались никем. После этого вышел указ, под страхом всех наказаний запрещающий учить художников.