К прооперированной голове клона прицепили электроды. Элис заметила, как жёлто-зелёные цвета почти полностью пропали с монитора. По женщине снова произвели удар электрическим разрядом. Она осталась лежать неподвижно. Вместо неё всем телом содрогнулся клон, будто разряд входил в его плоть, а не в лежащее рядом тело женщины. Монитор извергал красно синие вспышки. Странный прибор, соединяющий электроды замигал издавая сигналы, похожие на пожарную тревогу.

Эксперимент повторили ещё раз. От повторного разряда в тело неподвижно лежавшей женщины, клон взлетел вверх почти на пол метра, разорвав все резиновые ремни. Упав на стол он продолжал корчился в ужасных судорогах. Женщина не шевелилась, будто не имела к происходящему научно-медицинскому изуверству никакого отношения. Первый хирург вырвал из неё электроды, — судороги клона мгновенно прекратились.

Через десять секунд красно-синии вспышки на мониторе стали слабеть, превращаясь в пульсирующие чёрные точки. Свет в операционной слабел, комната медленно превращалась в морг. На женщину и клона натянули чёрные мешки, все находящиеся в хирургической комнате удалились. У Элис тряслись колени, затем помутилось в глазах. Она потеряла сознание и рухнула на пол вместе с фотокамерой.

XIII

Шок от увиденного прошёл через несколько дней. Элис посчастливилось встретить Жирноносого, единственного чиновника во Дворце, кто хоть как-то смог отвлечь её от мрачной реальности Теремов. Это произошло после очередного заседания, но котором принимались жизненно важные постулаты Братства относительно населения геттополисов. Следующие законы были приняты единогласно, всего за несколько минут:

— Передача тюремного срока по наследству — в случае преждевременной смерти заключённого ближайший родственник обязан досиживать срок до конца.

— Десять лет тюрьмы за публичное сомнение в существовании Главнокомыслящего.

— Двадцать лет тюрьмы за сокрытие информации о местонахождении революционеров штаба сопротивления.

— Два обязательных бесплатных выезда работников извоза в районы гетто-предприятий.

— Пятнадцать лет тюрьмы за пользование беспроволочной связью.

— Запрет на присвоение библейских имён детям не принадлежащим к аристо-элите.

— Ограничение количества разрешённых городских звонков до пяти в день, включая экстренные звонки в службы спасения.

— Обязательное прохождение опроса на нейронном детекторе правды раз в 3 месяца для подростков и раз в два месяца для всех граждан старше двадцати одного года.

— Обязательные нейронные собеседования с детьми при приёме в детские сады.

На этом тяжёлый рабочий день был окончен, все устремились в буфет, где их ожидал жирявый глумослов. Шут ухахакивался со смеху, рассказывая очередную притчу. Стёб над управленцами давно входил в его профессиональные обязанности. Он часто приукрашивал рассказы вымышленными подробностями, но суть произошедшего всегда оставалась правдивой. Историю о суде Абворовича и Борзовского шут любил больше всех остальных и рассказывал её с особым энтузиазмом:

«Значит встретились они в библиотеке. По чистой случайности. Абворович там искал самоучитель по латыни, а Борзовский рассматривал книгу соломоновых притчей. У Борзовского с собой был иск к Абворовичу, он его даже в библиотеку носил. Подбегает он к нему и тычет в харю повесткой в суд. Ну Абворовичу деваться некуда, он даже руками не успел развести.

Судиться решили, естественно в Нектарии. Абворович волшебным образом получил там временный вид на жительство, как полноправный потомок евреев-гепардов, — еврейской общины Пигмейского полуострова, которых преследовали в Агонии. Борзовскому сначала указали на дверь, мол судись в Братстве или в Северном Пасьянсе, но посмотрев на предъявленный иск, специально изменили закон, разрешающий въезд в Нектарию на время суда. В иске шла речь о золотой горе Агонии. Приняла их самая известная судья Нектарии, — Глотка. Приняла в прямом и переносном смысле.

Судья Глотка им и говорит, мол нету у вас никаких шансов в этом деле. Ни у одного, ни у другого, ренегаты вы несмешные. Борзовский сначала обиделся, мол что вы нас дегенератами обзываете? А Абворович говорит ей, мол, оставь, Глотка, это у нас традиция такая в Братстве, — мы сначала братуемся, а потом судимся, а потом опять братуемся, а потом опять… Скучно нам. Глотка это проглотила и пожала плечами, мол я вас не дегенератами назвала, а ренегатами, дегенераты вы недоученные, а традиции мы уважаем, Нектария — страна политкорректная.

Начался суд. Борзовский плохо знал язык Нектарии и, поэтому, говорил без переводчика. Абворович прекрасно знал язык и, по этой причине, взял самого высокооплачиваемого синхрониста. В своём иске Борзовский предъявлял претензии к бизнесу мат-рюшек.

Он утверждал, что вложил в бизнес одну из золотых гор, которую честно заработал, трудясь в Братстве на кварк-глюонном заводе. Гору он затем выкупил обратно, на деньги, полученные от бизнеса мат-рюшек. Сам же бизнес по производству игрушечных атомных бомбочек Абворович продал Братству за стоимость, намного превышающую её изначальный номинал. Борзовский требовал свою долю от сделки. Сумму иска невозможно было выговорить на языке Нектарии, так как слово, обозначающее число с таким количеством нулей в словаре Нектарии не значилось.

Сначала выступал адвокат Абворовича. Их позиция была ясна и понятна: Абворович работал чисто по понятиям, давно отошёл от дел, и, на данный момент, не имеет с Братством ничего общего.

Потом выступал Борзовский. Он сошёл в зал суда вразвалочку, как истосковавшийся по суше моряк сходит на берег. Встав перед микрофоном в довольно вызывающей позе, он начал предъявлять претензии к Абворовичу.

Борзовский говорил уже десять минут, а члены суда думали что он всё ещё настраивает микрофон. Очень скоро они обнаружили свою оплошность, и стали покатываться со смеху, так как понять речь стоящего у микрофона человека было абсолютно невозможно.

Борзовский считал, что дело в кармане, ибо решил, что смеются над глупостью и непрофессионализмом Абворовича. Его язык развязался вместе с галстуком на шее. Борзовский был очень доволен собой. Когда он закончил, члены суда не могли остановиться от смеха, держась друг за друга, а судья Глотка вытирала слёзы мантией.

Наконец они взяли себя в руки:

— Ребят, вот сейчас серьёзно, — сказала Глотка. У кого-нибудь есть вопросы?

— У меня есть, — сказал секретарь, сидевший рядом с судьёй и давившийся от смеха больше остальных.

— Пожалуйста, — сказала Глотка.

— Правда ли, что когда вы жили в Братстве у Вас была кличка Борзый?

Члены суда опять покатились со смеху. Борзовский не понял вопроса, но ответил: Да.

Это было единственное слово, которое поняли члены суда за всё выступление. Глотка подозвала судебного переводчика и попросила его выяснить у Борзовского точные координаты горы, — широту и долготу. Толмач передал просьбу, объяснившись со своим клиентом на языке глухонемых.

Борзовский кому-то позвонил прямо из зала суда, что-то долго выяснял, но в итоге предоставил всю необходимую информацию, указав дополнительно как лучше добраться до горы воздушным и наземным транспортом.

— Суд удаляется на совещание, — сказала судья Глотка, не вставая из