хуже, и наступила в его жизни черная полоса. Нужно было искать другое жилье или уезжать из Москвы.

Выручил случай. Уже стемнело на улице, когда на его картины загляделся опрятного вида старичок и пожелал купить одну из них. Самую дорогую. — «Именно такой пейзаж я и ищу!» Но денег у него с собой не было, и он предложил Олегу поехать к нему домой. Олег побоялся упускать редкую удачу и согласился.

Старичок оказался одиноким геологом на пенсии, веселым и очень охочим до разговоров. Кроме геологических находок в его заставленной книгами квартире, Олег увидел несколько картин неизвестных авторов. Старичок бойко и с видимым удовольствием комментировал все виденное, а заметив, что Олег заинтересовался картинами, сказал:

— Мое последнее увлечение. Это малоизвестный молодой московский художник — Ступин. А это — копии, узнаешь, но тоже неплохо, а? — спросил его старичок. — Пытаюсь угадать талант! — улыбнулся он. — Мы в «Клубе пенсионеров» многие коллекционированием занимаемся, — объяснил он. — А я в детстве неплохо рисовал шаржи, очень похоже получалось. Теперь уж не могу. А интерес к искусству остался. Мой друг — Антон Иванович Победимцев меня заразил. У него коллекция побольше. У него и старинные картины есть, и даже кое-что из антиквариата.

Петр Моисеевич, разговорившись с Олегом, не захотел отпускать его домой. Так Олег обрел новое жилье.

А потом появилась Эмма.

— Извини, дедушка, долго не приходила, — сказала она, поглядывая на Олега, — была на гастролях в Италии.

Высокая, прямая, со смелым озорным взглядом прозрачных каких-то глаз, она смутила ими Олега.

— Познакомься, Эммочка, Это Олег — художник. Я тебе про него говорил по телефону, помнишь? Ты увидишь его работы, тебе понравится, я уверен.

— Эмма, — протянула она руку, и он увидел, что глаза у нее светло-болотного цвета в тон волос, блестящим шелком падающих на плечи. — А я переживала, кого тут дед притащил! А вы вон какой!

— Какой? — хотелось переспросить ему.

Эмма легким движением провела по своим волосам, от чего они, казалось, заблестели еще больше. Глаза ее теперь смеялись, и что она имела в виду, было непонятно. На ее лице совсем не было косметики, не было в нем никакой яркости, но от этого оно странным образом становилось только интереснее.

В комнате с ее приходом, воздуха стало будто больше, он наполнился ароматом лесного яблока. «Ну что, нравлюсь?»— смеялись ее глаза, приковывая взгляд Олега. А он злился на себя за свою скованность и на нее за ее неотразимость. Одета она была в каком-то балахоне с бахромой, но идеальная прямота и стройность чувствовались в каждом движении.

— Ну и где тут произведения гениального художника? — прошла она мимо него, качнув бахромой воздух. Хотелось любоваться ею, не отрывая глаз. Что он и делал. А ей было смешно.

Эмма, перестав смеяться, долго и задумчиво смотрела на картины.

— Неплохо, — похвалила сдержанно. Потом он узнал, что в ее лексиконе эта самая высшая похвала.

— Хотите со мной кататься с горы? — неожиданно озорно предложила она Олегу. — У деда во дворе горка замечательная.

— Не замечал, — растерялся Олег.

— Вы не заметили? — удивилась и продолжила: — Я уже съехала раз, хочу еще!

— Эмма, ты как ребенок! — пожурил ее дед. Снова зазвучал колокольчик ее смеха.

Эмма в пушистой шапочке с ушками, в стеганой курточке, отороченной мехом, заснеженная и веселая, была похожа на большого ребенка. Такой она ему снилась всю следующую ночь.

После он не раз думал, что же в ней так поразило его в первый раз. По отдельности глаза, волосы, губы не представляли ничего особенного. И фигура стандартной манекенщицы. Но за каждым жестом, движением, чуть-заметной улыбкой таилась жизнь. Жизнь неведомая, манящая. Во всем ее облике, в тайне ее внутреннего мира царила гармония.

В тот день она принесла два билета на балет со своим участием. И Олег после, сидя во втором ряду партера, понял в чем заключена ее гармония. Это была гармония радости, гармония поиска, гармония таланта.

Шел балет «Бахчисарайский фонтан». Невероятно красивым было оформление, костюмы, тела и лица молоденьких балерин, одухотворенные танцем.

Посмотри, какая, вон эта в розовом, — восторженным шепотом привлек внимание товарища, парень, сидящий перед Олегом. — Просто королева!» — высказал он, то, чего не мог сформулировать для себя Олег. Впервые его кольнула ревность.

Эмма — а это была она — танцевала с упоением и необыкновенной легкостью. Будто это была не женщина из плоти и крови, а ожившая статуя из мрамора, летучая и трепещущая.

Эта гармония музыки, танца, красота женского тела и души заполнила его целиком, погрузило сердце в неиспытанную никогда доселе радость. Или это действие капсулы? Он видел только ее одну и не совсем еще понимал тогда, что за каждым движением, взмахом ресниц были сотни часов физического и душевного труда. Эмма потом сказала, что у нее в этот день безумно болела нога. И она весь вечер пролежала, мучаясь от боли.

Потом она дебютировала в «Лебедином озере» в роли Одетты.

Олег наблюдал за ней из-за кулис, видел то, что скрыто от зрителей: чудовищное напряжение мускулов, сбивающееся дыхание, побелевшее сквозь грим лицо в бисеринках пота, промелькнувшие в какой-то миг сомнение и испуг. Сострадал ей.

Начала она как-то неуверенно, тяжело. Он ловил отчаянные тени, скользящие по ее лицу. От волнения, охватившего его, он почти не слышал музыки, хотелось крикнуть: «Держись». И вдруг музыка полилась, в едином порыве подхватив ее, она взлетела, закружилась, заражая всех вокруг необыкновенным чувством легкости.

Волшебная музыка Чайковского, расшифрованная танцем, вливалась в открытые души. Последний акт был закончен блестяще. Зал взорвался аплодисментами. И только артисты, да немногие знатоки знали истинную цену ее чуть не сорвавшемуся успеху. Но и они аплодировали стоя.

Он знал, что каждый раз, перед выходом на сцену, она молится про себя, целует крестик, и лицо ее в этот момент, как и вся она, становились неземными.

Олег уже не мог жить без Эммы. Он превратился в ее домохозяйку, повара и массажистку одновременно; выполнял все ее капризы и желания. Но вскоре ей это надоело, она стала капризничать, раздражаться, обвинила его в том, что он любит ее для себя, а не для нее, что он вообще никого не любит. Она упрекала его в невнимании к Наталье. И заявила, что им нужно расстаться.

В тот вечер Олег чуть не покончил с собой. Ноги сами привели его к Петру Моисеевичу, который снова дал ему приют.

Как много выручал он его в трудные московские дни! И все же именно они были для Олега самыми трудными и