– Скажи мне, что не хочешь, чтобы мой палец вошел в тебя и заставил кончить.

– Я не хочу… – начала я, но сразу же его рука скользнула между ног, и я задрожала. Глаза полузакрыты, я шире раздвигаю ноги. Он сказал, что у него нет девушки. Так зачем мне сдерживаться?

– Закончи предложение, – командует он.

Я смотрю в другую сторону, закрывая глаза, унизительно признавать, что я хочу его, хочу, чтобы он делал со мной все эти вещи, хоть он и не парень мне. Он даже не мой друг. Пенн залезает в трусики и нажимает на клитор большим пальцем, стон вырывается из его горла. Он немного приподнимается и прижимается членом к бедрам: он такой горячий и твердый, даже сквозь джинсы.

Двигаю бедрами навстречу его касаниям, но он еще не поцеловал меня. И когда за секунду до оргазма я вздрагиваю – все тело пучок напряженных мускулов, разгоряченных от удовольствия, – он прижимает большой палец к клитору, а в меня вводит средний. Я такая влажная. До стыдного влажная от моего сводного брата. И сейчас, спустя какое-то время, ко мне пришло осознание, кто на самом деле Пенн. Семья в каком-то роде. Я сплю с тем, кто должен быть моим родственником. Дарю девственность тому, к кому должна испытывать братские чувства.

Маркс, помоги мне.

Его губы на моем ухе сейчас, его карамельные волосы лежал на лице, наши лбы покрыты теплым потом. Мы двигаемся синхронно.

– Скажи мне не целовать тебя.

Когда я сохраняю молчание, его губы обрушиваются на мои. Я все еще не отошла от оргазма, подаренного его пальцами. Он не знает, что я девственница. Пока не знает.

Я отстраняюсь от него, прерывая поцелуй:

– Скажи, что не хочешь все мои первые разы.

Его нефритовые глаза пытаются найти разгадку в моих. Я двигаю тазом навстречу его эрекции.

– Скажи, что не хочешь забрать мою девственность.

Он тут же открывает глаза. Я уверена, что, несмотря на шок, он верит мне. А ведь ни один парень не верил мне, когда я говорила, что девственница, поэтому я перестала об этом упоминать. Не было смысла убеждать в этом и моих друзей – они не хотели слушать.

Я снова прижимаюсь тазом к нему, и мы подходим друг другу как пазл.

– Скажи, что не хочешь, – шепчу я.

– Но я хочу, – его лоб сжимается от боли, – нет ничего, что я хотел бы больше, чем взять все, что ты можешь дать мне.

Закрываю глаза и слышу, как он лезет в задний карман за презервативом. Это не романтично, не интимно и не идеально. Но это мы. Два испорченных ребенка в лесу, где никто не увидит и не найдет нас. Пенн извлекает презерватив и стягивает трусы. Когда он надевает его, спрашивает, уверена ли я.

Я усмехаюсь:

– А ты? У меня многое на кону.

Он останавливается и берет в ладони мое лицо. Его глаза блестят, но, возможно, я вижу то, что хочу увидеть. Я не хотела сохранять для него все свои первые разы, но так получилось, и часть меня рада, что так произошло. Он был первым мальчиком, который подарил мне подарок, первым, кто поцеловал меня. Он хотел стать моим другом не потому, что я была популярна, а потому, что я – это я.

Он был первым парнем, кто увидел во мне израненное животное за маской враждебности и попытался дать мне воду и приют.

– К черту то, что на кону.

Первый толчок показался острием ножа. Весь кислород выбит из легких. Дискомфорт от его размера окупился роскошным поцелуем, который Пенн подарил моим губам, щекам, шее, груди. Он останавливается время от времени, посасывая соски, облизывая все вокруг них. Он ласкает лицо, нежно убирая выбившиеся пряди волос со лба. Его движения внутри меня нежные и аккуратные, хотя он занимался этим много раз до этого. Листья хрустят подо мной от каждого движения и щекочут спину.

Он стонет и пробуждает что-то внутри меня. Я обнимаю руками его широкие плечи, твердо сжимая, желая большего внутри меня, со мной. Как бы я хотела закрыть нас в пузыре и никогда не отпускать. Я не хочу возвращаться туда, где должна ненавидеть его. И мне кажется неправильным то, что я хочу.

Его толчки становятся быстрее и настойчивее. Догадываюсь, что он скоро кончит. Никогда не видела, как кончают парни – очередной первый раз. Я ощущаю боль между ног, но она сладко греховная. Я наполнена им и желанием.

Я осознала, что плачу, только когда он опустошился в меня. Его челюсть сжата, он прекрасен, думаю, что именно поэтому слезы стекают по лицу. Как только он осознал, что я плачу, его глаза сузились, и он убрал слезы поцелуем. Он даже не дал секунды собраться с мыслями. Находясь все еще внутри меня, он слизывал их одну за другой.

– Настолько плохо? Клянусь, что произведу больше впечатление, когда ты будешь наполовину пьяна.

Я смеюсь сквозь слезы и ударяю ему в грудь.

Хочу, чтобы он рассказал мне все: почему называет меня глазастиком, почему дырочки во всех футболках, кто Адриана для него. И впервые в жизни я чувствую, что у меня появился шанс выяснить все эти вещи. Может, потому, что он так смотрит на меня? Он не ненавидит меня, не сейчас.

– У тебя было много девушек?

Он выходит из меня, и это немного обжигает. Мы оба смотрим вниз, и на презервативе виднеется кровь. Он медленно снимает его, завязывает и бросает между деревьев.

– Не много. Меньше, чем пять, но больше, чем три. Я был твоим первым?

– Да.

– Скажи это. Полным предложением.

– Что?

– Пенн Скалли, ты был моим первым парнем.

– Пенн Скалли, ты был моим первым парнем.

Он поднимается на ноги, застегивает ширинку и подает мне руку. Я беру ее, и реальность врывается в мой мозг. Я только что позволила капитану команды Лас-Хунтас трахнуть меня в лесу. Если кто-то узнает об этом, то я умру. Внезапная волна слез вырывается из меня снова.

– Скажи, что ты все еще хочешь быть моим другом, – я кусаю нижнюю губу.

– Хочу. Я и есть твой друг, глазастик. Как и четыре года назад.

– Что заставило тебя сказать это?

Он моргает и серьезно смотрит:

– Потому что, если бы я не был твоим другом, я бы трахнул тебя и, будь уверена, заставил бы заплатить за все, что ты сделала.

Я скольжу рукой по черной футболке под толстовкой в поисках дырочки, и я знаю, что найду ее. Она там, но меньше. Его сердце сильно бьется под моей ладонью, и я знаю, что он тоже это чувствует.

Я задуваю вымышленные свечи и загадываю желание.

– Знаешь, что я чувствую? – спрашивает он.

– Что?

– Яблоко, – он практически не скрывает звериную, довольную улыбку.