— Да нет! — ответил Горошко, присматриваясь к радиограмме. — Кажется, тут в одном месте мою фамилию пропустили…

— Потом разберешься, дальше читай?приказал Калачев.

— …Где это… а вот… Личный состав геологической экспедиции после завершения задания поступает в распоряжение заместителя начальника по политчасти поезда рельсоукладчика, тов. Брузе, который передаст товарищу Калачеву пакет с дальнейшими указаниями… Большой привет товарищу Добрынину от товарища Тверина. Мария Игнатьевна согласна назвать сына Григорием. Метрическое свидетельство выдано в торжественной обстановке. Сообщите об окончании прокладывания железнодорожной ветки. Все…

— Ну что, — после несколькоминутной паузы заговорил Калачев. — Поздравляю всех присутствующих… орденоносцев! — тут начальник экспедиции улыбнулся честно и широко и обвел всех взглядом. — А также, конечно, поздравляю вас с присвоением звания «Заслуженный геолог СССР» с вручением соответствующего знака… Хотя я теперь уже дважды Заслуженный геолог… И, конечно, себя, товарища Дуева и товарища Храмова поздравляю с принуждением Государственной премии первой степени…

— А там же мою фамилию пропустили… — сбивчиво и обиженно заговорил Горошко. — Я же член экспедиции с самого начала… и это мясо с самого начала с вами ел…

— Ну, во-первых, товарищ Горошко, мясо ты ел не с самого начала, а только на четвертый день, — обратился к радисту Калачев. — А кроме того, в штате экспедиции ты являешься радистом, а не геологом: Так что никакой обиды у тебя быть не должно! Вот товарищ Добрынин тоже мясо ел, а премии не получил и, я думаю, не обижается! Так ведь, товарищ контролер?

Вопрос застал Добрынина чуточку врасплох. Он-то как раз и думал о том, что рисковали жизнью все вместе, а премию дали только троим. Но были у него и более рассудительные мысли. Все-таки ордена дали всем, и звания присвоили всем. Ну а то, что премию дали только геологам — так ведь и ,мясо это геологи нашли, а не он, Добрынин. И Горошко тоже вряд ли мясо искал…

— Да нет, чего обижаться! — сказал Добрынин подчеркнуто твердым голосом. — Раз так сделали, значит порядок такой, и в этом есть справедливость… Наградили ведь всех по-человечески…

Дальше Добрынин не знал, что говорить. И поэтому замолчал.

Горошко сидел поникший, глядя в пол.

Сразу же разонравился радист Добрынину. «Жадный он!» — понял народный контролер и тут же мысленно похвалил своего помощника Ваплахова, который вообще никогда ни на что не обижался, ничего не требовал и даже сейчас постеснялся выразить свою радость в связи с награждением. Обернулся Добрынин к урку-емцу. Пожал ему руку. «Поздравляю!» — сказал. Видно было, что Ваплахов очень тронут сообщением, да и чутким отношением своего начальника и друзей-геологов. На его бледном лице появилась немного уставшая, нездоровая улыбка. Был он все еще болен, но даже на болезнь свою не жаловался.

Вскоре состоялась долгожданная встреча поезда. Выполз он словно из ниоткуда и последние рельсы доложил на мерзлоту прямо в нескольких метрах от вагончика геологов.

Поезд-рельсоукладчик составлен был из крановой платформы, самого паровоза, двух теплушек и нескольких платформ с готовыми к укладке рельсами. Начальник поезда, товарищ Тауфенбах, был немцем.

Как только прокладка последней дистанции была окончена, он приказал всем собраться в первой теплушке, в которой жило и работало начальство поезда, а также стояла радиостанция. Там накрыли широкий письменный стол. Кружки, соленая рыба, питьевой спирт и прочее появилось там чрезвычайно быстро, можно сказать — на глазах у изумленных заслуженных геологов. Единственным неудобством было то, что за столом приходилось стоять — табуреток не хватало, и для ощущения полного равенства их просто составили в угол теплушки: одну на другую.

Тауфенбах, человек низкорослый и, должно быть, худой, несмотря на удивительно полнившую его кожаную летную куртку, потрогал пальцами правой руки свою рыжую щеточку усиков и дал право на первый тост товарищу Калачеву.

— Ну… за ваш приезд! — кратко объявил начальник экспедиции.

Стукнулись друг о друга жестяные кружки. Заулыбались суровые красивые лица мужчин, большинство из которых были бородачами, кроме, пожалуй, только гладко выбритого Тауфенбаха и его заместителя по политчасти товарища Брузе.

Добрынин, глотнув спирта, почувствовал вливающуюся в него бодрость и надежду. Подхватив после глотка пальцами кусок соленой рыбы, он жадно запихнул его в рот и принялся жевать вместе с косточками, которые впивались в десну, застревали между зубов. Но, чувствуя эти неприятные уколы, народный контролер только еще сильнее работал челюстями и с любовью и добрым любопытством разглядывал лица стоявших здесь за столом незнакомых пока людей. Своеобразная жадность на новые лица возникла в нем за время длительного житья в компании геологов, но узнал Добрынин о ее существовании только сейчас, после прихода поезда, который обозначал продолжение жизни, а значит и продолжение служения своей великой Родине, в чем весь смысл жизни народного контролера и заключался.

Рабочих с поездом приехало человек двенадцать. Кроме Тауфенбаха и его заместителя, стоял здесь за столом и еще один явно не рабочий человек: в очках, постриженный ежиком, уже немного отросшим, тонкогубый и тонконосый. Как узнал Добрынин чуть позже, звали этого человека профессор Сикальский, был он москвич, а к ним с поездом был послан для проведения проверки сопротивляемости ископаемого мяса протуханию, так как узнать это было чрезвычайно важно для организации правильной его транспортировки и выбора маршрута.

Прошло, может быть, только полчаса, а из шумного застольного многоголосья Добрынин уже знал, что далекого предка товарища Тауфенбаха вывез из Германии в Россию кто-то из свиты Петра Первого, что Сикальскому прямо в этом поезде несколько дней назад исполнилось 45 лет, что почти месяц назад, прокладывая рельсы еще по сибирской земле, обнаружили рабочие поезда странное детское кладбище, где были похоронены, а точнее — только присыпаны снегом, мальчишки в военной форме с буквами «СУ» на нарукавных нашивках. Узнал он из этого многословного букета разговоров, перебиваемого время от времени быстрыми, как вдох, тостами, и много другого. И все было народному контролеру интересно: и «новости полей», и то, что война продолжается и Красная Армия на всех фронтах специально отступает, заманивая врагов в гиблые места, как уже случилось когдато с армией Наполеона, и то, что особо полезной оказалась кровь, недавно собранная у населения во время всесоюзной кампании.

Отвлекшись, больше из-за усталости ушей, чем от потери интереса, народный контролер заметил, что в углу теплушки на расставленных под стенкой табуретах сидят и дремлют некоторые участники праздника, в том числе и Дмитрий Ваплахов. Там же заметил Добрынин и еще одну пустующую пока табуретку. Потихоньку отошел народный контролер от стола и опустился на нее. Прильнул спиной к стене — в оленьем кожухе было тепло и уютно, хотя и воздух в теплушке тоже был теплым, ведь стояла здесь такая же печурка — изобретение советских химиков, печурка, не нуждавшаяся ни в дровах, ни в угле. Заползло в его душу ощущение настоящего счастья. И заснул народный контролер.