Обратимся к следующей цепи сюжетов – загадкам рукописей «Влаха в Венеции» и так называемой «Сказки о Медведихе». Начальные стихи песни написаны в духе плача вдовца по покойнице, причем названо имя, которого нет у Мериме, что открывает в Пушкинском переводе некие автобиографические реалии, связанные с потерей «Парасковьи»:

Такого же рода, думается, и последующий образ «Северной Венеции», как «каменной лодки», и другие метафоры Петербургской невольной жизни поэта.

Над «Песнями западных славян» Пушкин начал работать в Болдино, одновременно с окончанием 2 части «Медного всадника» («М. вс.» 2375 л. 18 об. – «Песни», 2375 л. 35/18).

Печаль «Влаха» – «Дмитрия Алексеевича» о «Парасковье» находит соответствие в плаче «Боярина Медведя» по «большой боярыне-Медведихе» (1830).

Сходство не только в зачине обоих произведений, но и в характере причитаний «вдовца горемычного»:

За наивной интонацией сказки скрывался драматизм реальной ситуации, что показывает существенная деталь злодейского убийства:

«Догадка» Мужика состояла в том, что «боярыня-Медведиха» была «на сносях» – ибо выше пупа и ниже сердца находится плод. Вывод подтверждается дальнейшим стихом:

В письмах к жене, спрашивая о здоровье беременной Натальи Николаевны, Пушкин употребляет именно это выражение: «Что твое брюхо?» (11 октября 1833 г.), «Как ты перетащила свое брюхо?!» (16 мая 1836 г.) Все вышесказанное, не говоря о «голом белом брюхе», не могущем быть у медведя, наводит на мысль, что под гибелью «большой боярыми-Медведихи» Пушкин подразумевал смерть женщины, занимавшей высокое положение в городах и весях России:

Не менее любопытна и вторая половина плача – тема лесных зверей, собравшихся на похороны, взятая Пушкиным из сказки братьев Гримм «Der Tod des Huchncheus» – «Смерть курочки» (80). Содержание ее таково: курочка погибает, не получив вовремя глотка воды. Петушок с горя начал вопить. На поминки собираются звери: от «дворянина» – волка до «смерда» – зайки, что указывает на всенародность печали сказки Пушкина. Звери построили погребальную колесницу. Впряглись. Финал трагический: все, кроме Петушка, тонут при переправе через ручей. Петушок, похоронив курочку, садится на ее могиле и оплакивает подругу до своего последнего вздоха. Сравним судьбу певца-Ариона: «Лишь я, таинственный певец, на берег выброшен грозою. Я гимны прежние пою…».

Исследователи считают произведение незаконченным. Так, П. В. Анненков, пытаясь раскрыть тайну «Медведихи», писал, что «Пушкин не докончил отрывок по причине недовольства смешением творчества личного и условного с общенародным и непосредственным».

Думается, что подлинное содержание и значение образа «Медведихи» раскроется лишь тогда, когда будут учтены не только семантика и мифологическая основа этой так называемой «сказки», но и рисунки Пушкина. В славянских языческих представлениях пробуждение Медведихи, подобно возвращению Прозерпины к русалкам, символизировало пробуждение природы. Так, считается, что русалки выходят на сушу тогда же, когда медведи пробуждаются от зимней спячки – при первом громе. (А. Н. Афанасьев, т. III, с. 342.) Сравним время появления «Русалки» и стихотворения 1826 г.: «Как счастлив я. Когда могу покинуть…»:

Воззрения славян на природу и связанные с ними празднества восходят к одному исходному архаическому ритуалу – пробуждению божества дикой природы, в котором «медвежий» культ является первичным в истории религий всех народов.

Обратимся к античной мифологии. Как известно, одной из ипостасей Медведицы является Артемида – «Медвежья богиня», «владычица» зверей, лесов и охоты. В Аттическом городе Бравроне жрицы храма Артемиды девушки, посвященные богине, назывались «медведицами».

В «Лисистрате» Аристофана хор Афинских женщин поет:

Воинственность Артемиды, активность богини, несущей в себе смерть (Артемида участница битвы с гигантами Троянской войны), отражена в готовности Пушкинской «Медведицы» принять бой с Мужиком:

К теме Артемиды-Дианы Пушкин возвращается неоднократно.

В известном «Письме к Дельвигу», напечатанном в «Северных цветах» в 1826 г., Пушкин, вспоминая о Тавриде и Храме Дианы, пишет: «Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно, мифологические воспоминания для меня счастливее исторических, по крайней мере тут меня посетили рифмы. Я думал стихами…».

Как видно из плана поэмы «Актеон» 1822 г., Пушкин намеревался «сплавить» в одно целое несколько сюжетов античной мифологии: «Морфей влюблен в Диану. Он усыпляет Эндимиона. Диана назначает ему свидание и находит его спящим. Актеон ищет Диану, не спит. Наконец, видит Диану в источнике, влюбляется в нее. Умирает в пещере Феоны» (подл, по-французски). В греко-римском мире Артемида-Диана идентифицировалась с Луною, как ее брат Аполлон – с солнцем, что нашло отражение в стихотворении 1825 г., посвященном печальной «Эльвине».

Взаимозаменяемость Медведихи – Артемиды, их слияние в одну владычицу неба, вод и земли равнозначны славянскому восприятию Мокоши – Параскевы – Пятницы, как «Водяной и земляной Матушки»…

Под наброском: «Скажи мне ночь зачем твой тихий мрак мне радостней…» («белой зорюшки?» – К. В.), – мы видим процессию из трех фигур, «Мужика» с накинутой на плече шкурой Медведицы и мешком на спине с «тремя медвежатами», отрока в восточной одежде, бьющего в гонг (?), и согбенного пожилого мужчину в военном мундире без знаков отличия, в головном уборе, напоминающем шапку арестанта. Ниже процессии – гордую голову женщины с полуоткрытыми устами.