Польский дипломат живо описал ночные события 26 октября 1600 года: «Этой ночью его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка Кремля с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало… Дом, в котором жили Романовы, был подожжен… некоторых царь Борис убил, а некоторых арестовал и забрал с собой».

Утром Борис Федорович, согласно заведенному порядку, спокойно и деловито занимался с сыном-царевичем, не проронив словечка о вчерашнем подавлении мятежа. Только Федор, не спавший всю ночь вместе с матерью и сестрой и все уже знавший о случившемся глухой октябрьской ночью, спросил отца:

– Скажи, батюшка, теперь-то не будут распускать слухи, что царь больной и немощный, а его сын то ли слабоумный, то ли вообще безумный?

– Не будут, сынок, какое-то время – это точно… А дальше – не знаю… И Юрьев день восстановлю, и все сделаю для крестьян безземельных, чтобы им была достойная вольная жизнь в моем государстве…

– Знаешь, батюшка, мне совестно и неловко, что призвал тебя больным и немощным прикинуться, на люди якобы умирающим показаться на носилках…

– Иногда, чтобы победить сильного коварного соперника, считай, противника кованого, не грешно и слукавить…

– И все равно как-то неловко… Совестно… Через обман и лукавство победы достигать – это не по-божески…

– Многое ли ты знаешь, сынок, что по-божески и что не по-божески… Зато никто слухи не будет распускать, что у царя сын слабоумный или совсем без ума отрок безумный… Все равно ведь когда-нибудь прознают про нашу с тобой хитрость на грани с лукавством политическим и государственным…

– Дай Бог, чтоб подольше не признали о нашей с тобой хитрости, но все равно мне, батюшка, как-то совестно… Неуютно на душе, неловко как-то…

Борис Федорович привлек сына к своей груди и почувствовал: дрожит, как тонкое деревце на ветру, его хрупкий, неопытный совестливый царевич. Хотел сказать нечто ободряющее, духоподъемное, но передумал, решив про себя: «Потом разъясню как-нибудь Федору на утренних занятиях, что царю-дипломату надо не только правду в глаза рубить, но и лукавить, хитрить с противниками, с чужаками, да и со своими тоже… Лукавство с носилками для больного царя умирающего?… Будя об этом лукавстве… Пронесли в историю эти носилки и забыли поскорей… Не объяснять же мне каждому встречному и поперечному, что мне „слабоумный и безумный“ сын-царевич посоветовал притвориться больным и умирающим, чтобы главного противника подвигнуть на мятежные выступления, войска свои готовить против царя… Спасибо, Федор, при крепком своем здоровье – тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – я бы до такой хитрой провокации сам никогда бы не додумался… Вот что значит иметь умного, образованного и подкованного теоретически в политических интригах сына…»

– Спасибо, сынок, за совет вовремя… И не мучайся совестью, не стоит… Спасибо, родной…

– Не за что, отец, главное – мы победили!

А в анналы русской истории войдет знаменитая история «с ядовитыми кореньями» Романовых, послужившая причиной мести царя боярину Федору Никитичу, его братьям и их семействам, с пострижениями и ссылками. «Дело Романовых» началось с «доноса казначея» Бартенева, служившего во дворе у боярина Александра Никитича. Виною всему оказались мешки «с кореньями», найденные в боярском доме (или, по словам Романовых, подложенные в «казну» казначеем). Летописцы, стоящие на стороне Романовых, представляют дело так: Бартенев пришел тайно к дворецкому Семену Годунову и предложил свои услуги, мол, готов исполнить волю царскую над своим господином. Потом, якобы по приказу царя, Семен Годунов с Бартеневым наложили в мешки разных ядовитых корешков, а Бартенев самолично мешки подкинул в кладовую Александра Никитича. Исполнив задуманное, он вернулся к Семену Годунову с доносом на своего господина, прячущего ядовитое зелье.

Царь, согласно поступившему доносу, приказал окольничему Салтыкову обыскать дом боярина. Тот нашел мешки с какими-то корешками и привез их прямо на подворье патриарху Иову. Для разбирательства было собрано много народа, при всех высыпали на землю содержимое мешков. Начался шум и крик с обвинениями, только обвиняемые из-за шумного переполоха ничего толком не могли сказать в свое оправдание – откуда мешки, насколько ядовиты корешки? Согласно летописцам, что были на стороне «правды Романовых», так и не ясно, за что арестовали всех братьев вместе с их родственниками и сторонниками…

Подозрение в укрывании зелья ядовитого падало на первую боярскую семью Романовых, а с родителем «Никитичей», боярином Никитой Романовичем, у Годунова был «завещательный союз дружбы». Арестовывая братьев Романовых, царь Годунов практически отказывался от этого «союза». Следствие затронуло весь разветвленный род – с братьями Романовыми арестовали князей Черкасских, Шестуновых, Репниных, Сицких, Карповых. Романовых не раз пытали, как и их дворовых людей, подстрекая оговорить своих господ, но те не оговорили никого. Следствие затянулось на полгода, доказательств, кроме мешков «кореньев», не было, только следствие посчитало, что улик достаточно, так как это кардинально нарушало «крестоцеловальную запись Борису Годунову»…

Только хитрый дипломат Годунов действовал по проверенному временем правилу властителей: «Разделяй и властвуй». До того следствия «с кореньями», еще в начале 1600 года, Федор Никитич Романов проиграл местнический спор князю Федору Андреевичу Ноготкову-Оболенскому. Решение Годунова по местническому спору удовлетворило стремления князя Федора Андреевича стоять местом выше на иерархической лестнице не только Федора Никитича Романова, но и его деда – отца царицы Анастасии Романовой. Этим решением Годунова практически перечеркивалось «царское значение рода Романовых», основанное на родстве с прежней династией московских Рюриковичей. Следовательно, при желании царь Годунов мог даже осуществить преследование рода Романовых, полностью уничтожив их местническое значение, причем без всякого кровопролития. По сути, наказание братьев Романовых, прежде всего, преследовало защиту династических интересов нового царя, спасение «династии Годуновых» от претензий на престол со стороны амбициозного Романова Федора Никитича с его малолетним сыном Михаилом. Боярская Дума вынесла приговор: старшего Романова постричь в монахи с именем Филарета и послать в Антониев-Сийский монастырь, его жену Ксению Ивановну постричь под именем Марфы и сослать в Заонежье…

Заинтересованные восхвалять династию Романовых (и первый из них Н. М. Карамзин) поставили рядом два заурядных доноса царю для порицания царя Годунова, «неравнодушного к доносам и доносчикам». Темное дело в русской истории: наградил или не наградил Годунов доносчика, одного из слуг боярина, князя Шестунова, за ложный донос на своего господина, а именно – с обвинением князя-боярина «за недоброхотство к венценосцу», то есть за худые слова или даже подготовку деяний Шестунова против государя. Князя-боярина Шестунова еще пальцем не тронули, но всенародно сказали на площади слуге-доносчику «милостивое слово государево». По одним летописным сведениям, слуге, «крепостному рабу», дали вольность… По другим – к вольности дали небольшой государственный чин… А в сведениях, что лихому слуге, помимо вольности и чина, дали в нагрузку какое-то поместье, большое или малое, – можно усомниться…