Только мало кто из историков – «хвалителей династии Романовых» – обратил внимание на то, что князь-боярин Федор Дмитриевич Шестунов стал самым первым из бояр «романовского круга заговорщиков» против Годунова, кто попал в 1599 году в царскую опалу и без всякого кровопролития был тихо и мирно выслан в свое дальнее поместье. Зачем Годунову в Москве сильный военачальник, который командовал артиллерией русского войска, был начальником Пушкарского приказа, неоднократно воеводой крупнейших городов Смоленска, Казани и других.

Не оправдывая нисколько сам феномен доносительства, стоит попытаться поглядеть глазами царя Годунова на зловещий русский мир бояр, князей, воевод и дворян на стыке XVI и XVII веков. Не будь доноса слуги-раба, повел бы тот же воевода-артиллерист Шестунов войско дворян и боевых холопов на Кремль «не природного царя» Годунова с подворья на Варварке Романовых? Даже если бы закрыли Кремль, все ворота, тот же воевода-артиллерист разбил бы их из своих пушек в пух и прах – а в этом был превеликий мастер! – и пустил мятежников с Варварки в Кремль. А тут бы из окрестностей Москвы приспели подготовленные мятежниками Романовыми боевые отряды дворян и холопов, чтобы всем вместе свернуть шею Борису Федоровичу со всем его семейством и окружением…

А пока Годунов обходится без кровопролития: тот же князь Шестунов, связанный кровными узами с Романовыми (был женат на Фетинье, дочери боярина Данилы Романовича Захарьина-Юрьева), скончался у себя в поместье «на дворе в опале». И вряд ли стоит делать записных злодеев из вельможи Семена Годунова и казначея Бартенева, которые подкинули «мешки с зельем в казну» Александра Романова. Ведь, как в присказке глаголется, «с волками жить – по-волчьи выть» – войско партии Романовых изготовилось для броска на Кремль, а его опередили с превентивным ночным ударом 26 октября 1600 года. Опоздай с ударом по поместью на Варварке Годунов на день, может быть, на несколько часов, его бы смели в два счета отряды мятежников из дворян и боевых холопов.

Повелись братья Романовы со всей ведомой ими боярской партией, когда клюнули на уловку «неизлечимой болезни» Годунова, когда он отказался от приема иностранных послов и когда даже не смог самостоятельно передвигаться – «несчастного царя в церковь на носилках заносили». А на Варварке уже скопилось ударное мятежное войско Романовых для переворота – и среди мятежников находился молодой, нахватавшийся разных знаний дворянин Юрий Богданович Отрепьев! – чтобы сместить Годунова и поставить на царство Федора Никитича Романова, провозгласить новую династию Романовых в круглом 1600 году. Но верные люди Годунова не дремали, сообщили о заговоре Романовых и скором выходе мятежников на Кремль, с неизбежным кровопролитием. Что было делать Годунову, как не огрызнуться и ударить первым!

Во время штурма поместья на Варварке ударный отряд царя из нескольких сотен стрельцов перебил несколько десятков мятежников, возможно, многие рядовые сторонники Романовых, оказавшие серьезное сопротивление и обагрившие руки кровью стрельцов, не были взяты в «почетный плен», а казнены на месте, без суда и следствия…

Конечно, об этом ужасе штурма на Варварке знали «великие имперские историки» во главе с Н. М. Карамзиным, но, славя деяния «династии Романовых», промолчали о мятеже ее прародителя Федора Никитича и реальных, а не смехотворных причинах суда над ним, «отравителем». Ведь если в «мешках с зельем» был действительно опасный яд, то им можно было бы отравить всю Москву, с Русским государством в придачу.

Только «оправившемуся от хитрой болезни» Годунову не было никакого резона выносить на суд боярской Думы обвинение братьев Романовых со сторонниками их партии «и примкнувших к ним» в организации государственного переворота, народных волнений и мятежей. Еще бы, сам Годунов кое-как с помощью великого случая на Оке утвердился недавно на троне, а тут он продемонстрирует всему миру – особенно своим недремлющим потенциальным врагам! – шаткость своего положения, хилость московского трона, шатающегося от любого боярского ветерка или поветрия. Нецелесообразно Годунову и внутри страны раструбить о победе над поднявшими мятеж Романовыми со товарищи, тишь и покой должны быть в государстве для больших хозяйственно-экономических дел и значительных реформ, законодательных и соответствующих преобразованиям в народной жизни.

Знал хитрый, умный, дипломатичный Годунов, которого те же братья Романовы считали «неграмотным и необразованным», что излишний шум с мятежом под руководством ведущей партии Романовых произведет самое невыгодное, тягостно-удручающее впечатление как в иноземных государствах, так и внутри страны, на многострадальной земле Русской. Вот он и сделал упор на понятную всем вельможам и простолюдинам «вину колдовства, от зелья обнаруженного». Мол, от найденного «зелья» у отравителей-колдунов и «вины колдовства» князья-бояре Романовы никогда не отбоярятся. За это их никто казнить прилюдно не будет. А вот за предательство-измену, за грех нарушения присяги царю с целованием креста казнить мятежников боярской Думе ничего не стоило. Дума, ведая о нарушении присяги царю, о попытке старшего Романова, второго или первого по рангу в боярской иерархии, взойти преступно на престол, удовлетворилась наказанием «за вины колдовства».

Если бы думцы знали досконально о других винах Федора Никитича, выпестовавшего у себя в доме, под своим началом смутьяна «царевича-самозванца Гришку Отрепьева», о преступных претензиях Никитича на царский престол, с нарушением присяги крестоцелования, то они бы не были столь снисходительны в своем мягком приговоре «колдуну-отравителю». А ведь первые опасные слухи о живом «царевиче Дмитрии» проявятся одновременно с опалой братьев Романовых. Вряд ли это простое историческое совпадение. Летописцы тонко обыграли любопытный факт: когда слухи о «живом царевиче Дмитрии», набирающем силу мести московскому престолу Годунова, дошли до постриженного инока в монастыре, тот забился в смехе. Его идея с мстительным самозванцем, работающим под воскресшего из небытия царевича Дмитрия Ивановича, сработала и материализовалась в Смутное время.

И в этом ужасе Смутного времени у амбициозного преступного Федора Никитича Романова с иноческим именем Филарета будет возможность посчитаться за прошлые обиды с царем Годуновым и реализовать свои прошлые мятежные мечты взойти на престол… Какая разница, на царский престол или патриарший…

Монах Филарет получит сан митрополита от Лжедмитрия I, патриарший – от Лжедмитрия II, использовав самозванцев, лютых врагов Московского царства, для свержения царей из соперничающих боярских партий Годуновых и Шуйских, сначала первого выборного царя Бориса Федоровича, потом второго выборного царя Василия Ивановича Шуйского, чтобы двинуть на царский престол своего 15-летнего сына Михаила Федоровича, установив «династию Романовых» на 300 с гаком лет.

Чем не мечта исторического гениального авантюриста-идиота: мечтать о собственном восшествии на царский престол, заказывая на стыке веков свой «царский портрет», пройти по политическим трупам свергаемых Смутным временем и иноземцев на троне царей и патриархов, чтобы самому, утвердившись на патриаршем столе, стать соправителем своего сына-царя Михаила, основав 300-летнюю династию Романовых.

Это и парадокс, и ужас истории Смутного времени, у которой было много дирижеров и рядовых оркестрантов, но самым удивительным дирижером был патриарх Смуты, мечтавший взойти на царский престол, но вошедши благодаря двум иноземным самозванцам на патриарший престол и посадив на излете Смуты сына на царство.