— Я прекрасно это осознаю, сержант, — проговорила она безнадежным голосом. — Однако вы заблуждаетесь. Я ничего не выиграла со смертью мужа. Только потеряла и продолжаю терять. Когда-нибудь вы поймете, о чем я говорю.

— Ты не переборщил? — спросила Чаморро, как только мы устроились в патрульной машине, захлопнули дверцы и запустили мотор.

— По-моему, нет, — ответил я, не скрывая уныния. — Вдову и пушкой не прошибешь.

— Тебя тоже не так-то легко сбить с толку. А ей, похоже, просто нечего нам сказать.

— Признаться, я теряюсь в догадках. Вроде бы мы ушли не с пустыми руками, появилась путеводная ниточка, которая поведет нас по новому следу, — я имею в виду имя и адрес ее кузена. А потом выяснилось, что ложь Бланки обусловлена не преступным умыслом в отношении мужа, а лишь нежеланием вытаскивать на свет божий свои налоговые грешки. Но все равно у меня никак не получается стройной картины: сегодня она кажется вполне искренней, а завтра дьявольски увертливой и, как хамелеон, меняет окраску, приспосабливаясь к новой обстановке.

— Потерпи, скоро все станет на свои места, — нерешительно подбодрила меня Чаморро.

— Мне до смерти надоело жевать одно и то же мочало. Хоть бы она совершила какое-нибудь безрассудство… попыталась сбежать или прямо сейчас позвонила своему кузену.

Чаморро злорадно усмехнулась, и меня больно задела непривычно грубая черта в ее поведении.

— Разбежался! Если она невинный агнец, то не сделает ни того, ни другого. А если продувная бестия, — то и подавно, — заключила моя помощница. — Приготовься, придется с ней повозиться. В принципе я не вижу ничего зазорного в том, что на данном отрезке дистанции тебя обскакала женщина, — и после секундного колебания прибавила: — Это временно.

— Твои рассуждения попахивают вероломством, Виргиния, — упрекнул я свою помощницу, — не говоря уж об отсутствии в них элементарной последовательности: ведь она глумится не только надо мной, но и над тобой тоже. Понятно, все мужчины мерзавцы — спят и видят, как бы половчее закабалить слабый пол и тому подобное, но не забывай, что я сам глажу себе рубашки, и я твой начальник Вот почему, несмотря на женскую солидарность, надеюсь видеть тебя на моей стороне.

— Целиком и полностью, господин сержант, — заверила меня Чаморро.

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Родриго?

— Говорит, — ответила Чаморро с проворством прилежной ученицы. — Человек с таким именем звонил ей шесть или семь дней назад.

— Тогда ты знаешь, чем нам надо заняться в первую очередь. Мы должны вернуться к записи разговоров Бланки и внимательно прослушать каждое слово, вплоть до интонации и пауз, чтобы посмотреть, нет ли где трещинки.

Долгое терзание пленки завершилось безрезультатно. Общение Бланки с кузеном представляло собою образчик избитой болтовни, в которой оба, словно по обязанности, обменивались лишь вежливыми холодными фразами. Любой, даже самый проницательный эксперт не уловил бы в них ничего, кроме формальных отношений, крайне далеких от родственной теплоты. После нашего посещения Бланка ни разу не позвонила Эхеа, а скрытое наблюдение за ее домом, осуществляемое бригадой Марчены, не обнаружило ни малейших признаков приготовления к отъезду. Не имея новостей из Регистрационного центра, нам оставалось только одно — допросить ее кузена. На следующее утро мы отправились к нему с визитом.

Офис располагался слева от Пасео-да-ла-Кастельяна в современном здании, точно перенесенном из Манхэттена по мановению руки какого-то шутника или беззастенчивого плагиатора. Каждый раз, когда мне приходилось бывать в этом «обезьяннике»,[60]я испытывал щемящее чувство тоски. Хаотическое нагромождение башен и все пространство под ними в полной мере отражали античеловеческую сущность оригиналов, но не передали ни толики их своеобразной красоты. А если учесть, что гулявшие по нему нормальные люди совершенно растворялись в служилом стаде (клерки с желтоватыми, обрюзгшими от долгого сидения взаперти лицами либо, наоборот, пышущие здоровьем бодрячки с выхолощенными мозгами и лоснящимися бронзовым загаром торсами), то нетрудно догадаться, с какой неохотой мои ноги ступали в этот квартал, несмотря на обилие в нем увеселительных заведений.

В любом случае, в то утро мы очутились там не в поисках развлечений, а по делу, и хотя на нас не было формы — в здании, где работали респектабельно одетые люди, она бы привлекла излишнее внимание, — я, войдя в приемную, напустил на себя официальность и строго отрекомендовался секретарше:

— Сержант Бевилаква, Гражданская гвардия. Узнайте, сможет ли нас принять сеньор Эхеа.

— Сержант… Простите, как ваша фамилия?

— Бевилаква. — Я повторил по буквам: — Б, е, в, и, л, а, к, в, а.

— О чем вы хотите поговорить с сеньором Эхеа?

— Это закрытое расследование, сеньорита, — пресек я в корне ее любопытство.

Через несколько минут после преодоления еще одной преграды в лице не менее любопытной и столь же строго поставленной на место девушки, мы предстали пред очи сеньора Родриго Эхеа. Должен признаться, и не гордыни ради, ибо она притупляет объективность восприятия, а по велению инстинкта, что Родриго Эхеа с первого взгляда внушил мне глубокую антипатию. Мне не нравились ни его рубашка в голубую полоску с белыми воротничком и манжетами, на которых красовались массивные золотые запонки, ни галстук, который, судя по выставленному напоказ лейблу, стоил кучу денег. Длинные, прилизанные фиксатуаром волосы тоже не способствовали благожелательности моего настроя. Будучи на военной службе, я никогда не комплексовал по поводу короткой стрижки, напротив, находил и продолжаю находить ее чрезвычайно удачной в смысле гигиены мужской прической. Тем не менее я вовсе не против длинных волос, скажем, на голове басиста группы «Айрон Мэйден»[61]или актеров, исполнявших роли Иисуса Христа или Самсона. Даже мне случалось щеголять немытой гривой, когда я внедрился в одну из преступных банд, но, как только отпала надобность в маскараде, я тут же побежал бриться наголо. Разумеется, в моем случае речь идет о чистом предубеждении, однако именно оно в значительной мере определило мою неприязнь к Эхеа Родриго. Что ж, порой даже ничтожные мелочи влияют на наши суждения о человеке.

— Добрый день, — приветствовал нас Эхеа, излучая необыкновенную жизненную энергию. — Проходите, располагайтесь. Меня прямо в жар бросило — ведь впервые в жизни Гражданская гвардия удостоила мою скромную особу своим вниманием. Неужели я совершил что-нибудь предосудительное?