Что же касается предпринимательской деятельности Леона Салдивара, чьи интересы представлял Тринидад, то мы запросили нужные нам данные у экспертов по экономическим преступлениям. Один из них направил нас к лейтенанту Валенсуэле, который выполнял функции связующего звена с отделом прокуратуры по борьбе с коррупцией. Ухоженный, элегантный выпускник военной академии, двадцати восьми-двадцати девяти лет от роду, принял нас в безукоризненно убранном кабинете в таких же безукоризненных ботинках, начищенных ваксой до глянцевого блеска.

— Леон Салдивар? — хмуро спросил он. — Стреляный воробей!

— Даже так? Что у вас на него есть?

Лейтенант Валенсуэла смерил меня недоверчивым взглядом. То ли он посчитал ниже своего достоинства делиться со мной компроматом на Салдивара, то ли сердился, не услышав вожделенного «господин лейтенант» в конце фразы. Чинопочитание в чести у выпускников академии.

— Пока ничего, — ответил он и деликатно кашлянул, словно желая сгладить возникшую неловкость. — Многие из наших ребят убеждены, что он замешан в целом ряде афер, но у нас нет доказательств. Его неоднократно привлекали к суду, и некоторые процессы длятся годами. Бесконечные отводы, апелляции и еще раз апелляции, экспертизы, в общем, горы бумаг, а в результате — пшик, дело отправляется на полку соответствующей судебной инстанции и покрывается густым слоем пыли.

Меня несказанно впечатлила его витиеватая метафора в стиле концептизма,[62]но еще большее впечатление произвели рыжеватые волосы, взбитые на манер кока, должно быть, призванного завуалировать скудное содержание черепной коробки. По моим наблюдениям, люди с вычурной прической не испытывают особой склонности к изящной словесности.

— В чем его обвиняют сейчас, господин лейтенант?

— В даче взяток, мошенничестве и хищении государственных средств. Кроме того, ему предъявлен иск в совершении насильственных действий и правонарушений специфического характера.

— Вы сказали, специфического?

— Ну да. Оскорбление и клевета. Он владеет газетами, — лейтенант привел пару названий, — и использует их для дискредитации неугодных ему людей.

Валенсуэла от природы не отличался разговорчивостью, а со мной демонстрировал прямо-таки чудеса скрытности — наверное, не хотел посвящать в детали, хотя меня как раз интересовали именно они. Для разрешения создавшейся коллизии надо было всеми правдами и неправдами втянуть его в нашу необъявленную войну.

— Сейчас вы все поймете, господин лейтенант, — сказал я проникновенным голосом. — Мы спрашиваем о Салдиваре не из праздного любопытства: несколько месяцев назад умер один из его сотрудников, и налицо все признаки убийства.

— Как зовут покойного? — спросил лейтенант, навострив уши.

— Тринидад Солер.

Валенсуэла покачал головой.

— Это имя ни о чем мне не говорит, — сказал он. — Насколько я помню, он не проходит ни по одному из заведенных на Салдивара дел.

— А имя некоего Родриго Эхеа тоже ни о чем вам не говорит, господин лейтенант?

— Еще как! Он уличен в даче взяток в связи с пересмотром планов городских застроек Однако у судебных разбирательств нет будущего. Их со дня на день прекратят, если уже не прекратили.

— Понятно, — сказал я. — Но войдите и в наше положение. Несмотря на отсутствие прямых улик, мы не вправе снять с Салдивара подозрение. Как вы думаете, может ли он быть причастным к покушению на убийство?

Валенсуэла опять смерил меня недоверчивым взглядом, но, скорее всего, у меня просто обострилась мнительность.

— Я знаю только одно: до сих пор он ни в чем таком не замечен, а привлечение его к суду никак не связано с вашим расследованием. Салдивар — ловкий делец, не больно щепетильный в достижении целей, зато с солидным прикрытием. С одной стороны, он вполне способен организовать убийство. Кто его разберет? Но с другой, — слишком хитер и, думаю, не станет рисковать своим положением.

— Что вы имеете в виду, господин лейтенант?

— Салдивар нашел бы более тонкий способ убрать с дороги того, кто ему мешает. Около двадцати лет назад он начал почти с нуля. Сейчас ему пятьдесят с хвостиком; он сколотил себе миллиардное состояние — и исключительно за счет смекалки и умения вертеть законом. Он всегда выходил сухим из воды, поскольку к его услугам пятнадцать-двадцать юристов и связи в самых невообразимых местах. Короче говоря, Салдивар имеет под рукой все средства, чтобы утопить человека, не прибегая к убийству.

— Нелегкая добыча для следователя, — заметил я.

— Не то слово. Если захочешь прищемить ему яйца, то сначала позаботься о безопасности своих, — предупредил меня лейтенант, — а главное, будь готов к тому, что твоему шефу поступит звонок сверху.

— С вами такое уже случалось, господин лейтенант?

— Нет, — отчужденно отозвался Валенсуэла. — Пока мы лишь собираем на него досье и считаем преждевременным предпринимать лобовую атаку. Судебные процессы против Салдивара инициированы другими.

— Кем?

— Одним желторотым прокурором и многочисленными недругами. Особенно усердствует некий Криспуло Очайта, в чьих руках сосредоточено все крупное строительство в Гвадалахаре. Эти двое лупят друг по другу перекрестным огнем из кляуз, тяжб да судебных исков и кормят целую армию адвокатов.

— Вот даже как? — удивился я, прикинувшись простачком.

— Два сапога пара. Очайта в чем-то на него похож, только грубее и калибром помельче, так как имеет ограниченное поле деятельности. Они неоднократно схлестывались на муниципальных конкурсах в борьбе за продвижение разного рода проектов. Очайта воображает себя эдаким петухом в курятнике, а Салдивар влез туда со всеми потрохами и здорово его общипал, сотворив себе еще одного заклятого врага, который постоянно ищет повода для ссоры. И все-таки коррумпированные политики отдают предпочтение Салдивару. Он выглядит более обтесанным и не так мозолит глаза. Чтобы тебе было понятнее, объясняю: Очайта разъезжает на желтом «ламборгини дьябло»[63]и без зазрения совести устраивает шумные пирушки с проститутками. Салдивара не так-то просто упечь под суд, а Очайта может попасться со дня на день. Он уже и так держится на волоске и вот-вот проиграет пару затеянных против него дел. Поделом, за глупое бахвальство надо платить.

У лейтенанта понемногу развязывался язык. По-видимому, он был неплохо осведомлен, и его распирало от желания поделиться с кем-нибудь своими соображениями. Даже самые надменные субъекты порой оказываются беззащитными по милости непомерного тщеславия и необоснованных претензий на обладание высоким интеллектуальным уровнем.