Без четверти час государь вышел из Зимнего дворца и, усаживаясь в экипаж, приказал кучеру Фролу:

– В манеж через Певческий мост.

Таким образом, мина под Малой Садовой не пригодилась и Фроленко остался жив. По окончании развода император, вместе со своим братом, великим князем Михаилом Николаевичем, заехал ненадолго в Михайловский дворец к великой княгине Екатерине Михайловне.

В этой сложной ситуации Перовская проявила феноменальное присутствие духа. Убедившись, что магазин сыров не сработал, она за несколько минут просчитала, что обратно государь может поехать только через Екатерининский канал. Все четверо метальщиков получили совершенно новую диспозицию и заняли места, которые Перовская указала им в своей блестящей импровизации.

В два часа десять минут государь простился с хозяйкой Михайловского дворца и сел в экипаж. Фрол провез его по Инженерной улице и стал заворачивать на Екатерининский канал. На углу им попался караул от Восьмого флотского экипажа, возвращавшийся с развода. Император поздоровался с моряками, коляска рванула и быстро разогналась. Женщина на углу (это была Перовская) махнула платком. И через сто саженей раздался взрыв.

Государя сопровождал казачий конвой и чины охраны во главе с капитаном Кохом; впереди в отдельном экипаже ехал обер-полицмейстер Дворжицкий, назначенный дежурным при государе от столичной полиции. Бомба, брошенная Рысаковым, ранила двух казаков и мальчика-крестьянина, случайно шедшего в это время мимо. Была также повреждена коляска государя и ранены лошади экипажа Дворжицкого.

В полном присутствии духа государь вышел из коляски и подошел к пострадавшим казакам, затем направился к бомбисту, которого уже держали за руки четыре солдата. Капитан Кох стоял рядом. Дворжицкий пытался уговорить государя немедленно уехать с места покушения и апеллировал к начальник у охраны в ожидании поддержки. Тот промолчал…

Прибежали от угла матросы Восьмого экипажа и встали цепью с одной стороны Екатерининской набережной; казак и перегороди ли вторую сторон у. Император подошел к Рысакову; его интересовало, кто бросил в него бомбу – не дворянин ли? Узнав, что бомбист – из мещан, обрадовался. Сказал, обращаясь к караулу:

– Слава Богу, я жив!

Рысаков дерзко ответил:

– Еще слава ли Богу?

Из этого ответа легко было догадаться, что рядом есть еще метальщики. Кох, в первую голову отвечающий за безопасность государя, не догадался… Император не спеша направился пешком в сторону Театрального моста. Дворжицкий безуспешно пытался уговорить его немедленно уехать во дворец. Кох вышел за оцепление, чтобы увезти схваченного метальщика; при этом непосредственно возле государя остались лишь обер-полицмейстер и казак Мачнев, всегда сидевший на козлах царского экипажа.

Дворжицкий, в третий раз умолявший Александра уехать как можно скорее, чуть не за рукав потащил его к карете. Государь постоял, подумал, затем сказал:

– Хорошо, сейчас поедем. Только покажи мне сначала место взрыва.

Обер-полицмейстер успел сделать лишь три шага. Раздался новый, еще более мощный взрыв, после которого он, обожженный и получивший тридцать четыре раны, упал на землю. Это взорвалась вторая бомба, брошенная с близкого расстояния метальщиком Гриневицким, получившим от своего же снаряда смертельные ранения. Неопытные в деле охраны моряки пропустили бомбиста прямо внутрь оцепления…

Дым от взрыва не успел развеяться, когда Дворжицкий услышал слабый голос императора:

– Помоги!

Превозмогая боль, израненный обер-полицмейстер вскочил на ноги, подбежал к государю и приподнял его с земли, на которой тот полулежал, облокотившись на правую руку. К своему ужасу Дворжицкий увидел, что обе ноги самодержца совершенно изувечены и из них фонтаном хлещет кровь. Особенно левая нога представляла собой, от колена и ниже, до почти оторванной стопы, бесформенную, раздробленную кровяную массу. У Дворжицкого хватило еще сил, при помощи приехавшего на шум взрыва великого князя Михаила Николаевича, уложить государя в свои сани. После этого обер-полицмейстер потерял сознание. Капитан Кох не получил ни царапины.

В три с половиной часа пополудни в своем кабинете в Зимнем дворце, в окружении членов императорской фамилии, врачей и министров Адлерберга и Лорис-Меликова, император Александр Второй скончался.

* * *

20 июля 1881 года Александр Третий приехал в Нижний Новгород на торжественное освящение собора Александра Невского. В ряду чинов полиции, представляющихся государю, стояли Каргер, за ним – Благово и Лыков. Статский советник, в станиславской ленте, весь желтый (после сотрясения мозга, полученного в феврале, у него теперь постоянно болела голова), задумчиво наблюдал за новым государем. Высокая, но уже грузная фигура, властное лицо, кулаки не меньше, чем у Лыкова. Новая политика нового императора впечатляла: Лорис, Адлерберг, Абаза, Милютин и прочие деятели «великих реформ» – все были уже отставлены, в столице безраздельно царствовал Победоносцев. Новым министром внутренних дел два месяца как состоял граф Игнатьев – вон он приветливо машет им рукой из-за спины императора.

Дойдя до шеренги полицейских чинов, император остановился возле Лыкова. Алексей почувствовал на себе тяжелый взгляд самодержца.

– Да… помню, помню. Вы спасли батюшку зимой, за три недели до первого марта. И так и не получили за это никакой награды. Всем стало не до того… после того…

– Бог с ней, с наградой, Ваше Величество. Жалко вашего августейшего отца; не уберегли его в столице…

Государь молча пожал Алексею руку и двинулся дальше.

Прошла вся сопровождающая императора толпа, схлынули генерал-адъютанты, министры и предводители дворянства. Лыков хотел уже возвращаться на службу, когда на него бросился с объятьями стройный мужчина в парадном кавалерийском мундире с орденами, и с костылем под мышкой:

– Алешка!

– Виктор! – ахнул титулярный советник. – Ты уже бегаешь!

– А то! Как таракан от керосина! – отвечал барон Таубе. – Я теперь, брат, являю собой редчайший медицинский феномен: не должен жить, а живу. Не должен передвигаться, а передвигаюсь. Пуля попала в область сердца, когда оно сжалось и уменьшилось в объеме; долей секунды раньше или позже – и гроб. А вторая задела позвоночник, и мне пришлось изобрести собственную гимнастику, чтобы подняться с постели. С таким ранением всю жизнь доживают в параличе, а я к осени собираюсь выкинуть костыли на помойку. Так что, повезло. Пойдем, обмоем это радостное событие. Где тут у вас оркестрион получше?

– У Барбатенкова двадцать восемь мелодий играет.

– Ну, двадцати восьми мелодий нам, пожалуй, хватит.

– Да, Бог с ним, с церемониалом, – обрадовался Алексей. – Там и без нас обойдутся… Да и что еще это будет за царь? Лучше ли того, что был? Пошли!

Лыков отпросился у Павла Афанасьевича, и они с Таубе в обнимку отправились в трактир.

Ярмарочные склады и собор Александра Невского на Стрелке.