— О Господи, — вздохнула Беата, тяжело опускаясь на стул. — Пойми, ты слишком молода, чтобы это знать. Тебе скучно, некуда приложить силы, и ты вообразила, будто в монашеской жизни есть какая-то романтика.

Беата не добавила, что дочь стремится подражать Эдит Штайн.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — спокойно ответила Амадея. — Я иду в монастырь кармелитов и уже побывала у настоятельницы. Пойми же, ты меня не остановишь, мама.

Беата была вынуждена признать, что дочь ведет себя не как капризный ребенок, а как человек, уже отрекшийся от мира.

— Но это закрытый орден. До конца дней ты должна будешь жить, как заключенная, вдали от мира. Ты красивая, молодая девушка, разве ты не хочешь иметь мужа и детей?

— Я хочу стать монахиней, — отчетливо повторила Амадея. Беата вздрогнула. Какое счастье, что Дафна ушла к подруге и не слышит их разговора!

— Ты просто берешь пример с Эдит Штайн. Но она ушла в монастырь в сорок два года, а перед этим жила довольно насыщенной жизнью. Она знала, что делает. В отличие от тебя. Ты слишком молода, чтобы принимать подобные решения.

— У меня будет много времени, чтобы это выяснить, — рассудительно заметила Амадея. — До пострига еще восемь лет. Пойми, мама, я этого хочу.

Она не отводила взгляда от матери. В глазах светилась спокойная решимость, ужасавшая мать.

— Но почему? Почему? — воскликнула мать. — Ты красива и молода, перед тобой вся жизнь. Зачем тебе это?!

— Я хочу служить Богу, а лучшего способа не знаю. И думаю, именно этого Он желает. Моя мечта — любить Христа так же, как ты любила папу. Ведь ты женщина верующая, ходишь в церковь. Почему же ты отказываешься меня понять?

Непонимание матери, несомненно, глубоко ранило Амадею, и что-то в глазах девушки напомнило Беате ее мать, когда та узнала об Антуане. Моника чувствовала, что ее предали. На этот раз преданной почувствовала себя Беата. Сейчас она вела себя как Якоб, — сурово и непримиримо, а ведь ей этого вовсе не хотелось. Но и отпустить Амадею в монастырь она не могла. Решение дочери казалось Беате противоестественным.

— Я восхищаюсь твоей набожностью, — как можно спокойнее постаралась ответить Беата, — но у монахинь тяжелая жизнь, и я бы желала для тебя другой судьбы. Мужа, который позаботится о тебе, любящих детей. И…

Она вдруг вспомнила о Дафне.

— Что мы с Дафной будем без тебя делать? Мне подумать страшно, что будет, когда мы останемся совсем одни.

— Я буду молиться за вас. Это куда больше, чем я могла бы сделать, оставшись с вами. Я и миру принесу больше пользы, чем продолжая жить здесь и наблюдая за ужасными вещами, которые вытворяют люди, стремясь уничтожить друг друга. Я не хочу быть свидетельницей кошмарной жестокости человека по отношению к своим собратьям.

Амадея не могла равнодушно относиться к несправедливостям, чинимым евреям. Это противоречило всему, во что она верила, а вера ее была сильна. Беата уважала ее за это, однако не могла смириться с мыслью, что жизнь дочери окажется бесплодной и бессмысленной, пройдет в стенах монастыря, вдали от реального мира.

— Пожалуйста, мама, постарайся меня понять. Это все, о чем я прошу. Ты не сможешь остановить меня, но все же я хотела бы получить твое благословение.

Именно об этом просила родителей Беата, собираясь выйти замуж за Антуана. Теперь Амадея просила ее благословения на полное ограничений существование. Происходящее казалось Беате безумием.

— Я люблю тебя, — тихо сказала Амадея, обнимая мать.

Беата улыбнулась ей сквозь слезы.

— Как это случилось? Когда ты приняла решение?

— Говорила с сестрой Гретхен до ее ухода в монастырь. Я всегда считала, что у меня есть призвание, но полной уверенности не было. Но я много разговаривала с нашим священником. Теперь я знаю, что это для меня единственно верный путь.

Сейчас она была такой красивой, что сердце Беаты сжалось.

— Почему? Почему ты так уверена?

— Сама не знаю. Просто чувствую так, вот и все. Мать перехватила ее умиротворенный взгляд. Как у юной святой. И все же Беата не могла смириться с решением дочери. Для нее это было трагедией. Но ее дочь выбрала этот путь. Единственный, о котором она мечтала. И она просила материнского благословения.

— Когда ты собираешься…

Беата не договорила, надеясь, что, может быть, у нее еще будет время попытаться переубедить дочь. Возможно, даже год.

— На следующей неделе. У меня нет причин ждать. Я окончила школу.

Амадея столько времени ждала, чтобы открыться матери, а сейчас все происходило слишком быстро.

— А Дафна знает? — спросила Беата.

Амадея покачала головой. Дафне было только десять, но девочки были очень близки.

— Я хотела сначала сказать тебе. Надеялась, что ты порадуешься за меня, когда привыкнешь к этой мысли.

Все происходило словно по тому же сценарию, который развертывался в дни перед уходом Беаты из дома. Даже слова говорились те же самые, хотя Беата не угрожала дочери. Просто заклинала хорошенько подумать. Совсем как когда-то Моника. Обе матери считали, что дороги, выбранные дочерьми, слишком тернисты.

Прошлое вновь встало перед Беатой. История повторялась. Связь поколений…

Беата лежала без сна всю ночь, прислушиваясь к отзвукам эха прошлого, воскрешая в памяти ужасную ссору с родителями, сознание своей правоты, тот мучительный день, когда она оставила дом и отправилась в Швейцарию. Вспоминала свою свадьбу, свое безоблачное счастье.

Вот она, суть. Единственно верный аргумент. Каждому человеку суждено следовать своему предназначению, каковым бы оно ни было. Для Беаты вся жизнь была в Антуане. Для Амадеи, возможно, в церкви. И почему они назвали ее так, словно знали все заранее? Любимица Бога.

Уж лучше бы Он любил ее дочь не настолько сильно, чтобы призвать к себе на службу. Но кто это может знать? И кто она, Беата, такая, чтобы судить? И какое имеет право вмешиваться в судьбу дочери и принимать за нее решение? Может, любовь — это и есть готовность жертвовать всем ради детей, позволить им следовать своей мечте?

К утру Беата знала, что не должна останавливать Амадею. Нет. Если дочь приняла неверное решение, она сама это поймет. Для этого у нее есть восемь лет. Амадея всегда может передумать, хотя Беата понимала, что вряд ли это случится. Ее родители, возможно, тоже надеялись, что она оставит Антуана.

Беата никогда не думала, что ее дочь станет монахиней. Антуан, наверное, тоже ужаснулся бы, узнав об этом. Но ведь они были так счастливы! Антуан стал ее судьбой. Судьба же Амадеи — церковь. И теперь у Беаты появилось ощущение, что Антуан не стал бы отговаривать дочь.

Утром, измученная и осунувшаяся, она пришла в комнату Амадеи. Та по лицу матери сразу поняла, что победила, и, затаив дыхание, ждала ее слов.