Прошло целых два дня, прежде чем она заставила себя выйти из дома. На улицах все еще было неспокойно. Беата взяла такси и попросила провезти ее мимо дома отца и его банка. Вокруг банка, фасад которого заметно пострадал, стояли полицейские кордоны. В отцовском доме были разбиты все окна. Оба здания казались покинутыми. Беата, разумеется, понятия не имела, куда девались родные, но расспрашивать соседей побоялась. Проявить хотя бы малейший интерес к судьбе евреев значило бы немедленно привлечь нежелательное внимание и подвергнуть опасности себя и Дафну.

Прошла целая неделя, прежде чем Беата решилась мимоходом упомянуть имя отца в банке, которым пользовалась сама и который был полностью укомплектован арийцами. Она выразила радость по поводу того, что несколько лет назад взяла свои деньги из банка Витгенштейнов, поскольку теперь менее предусмотрительные люди наверняка разорены.

— Да. Банк закрыт, — подтвердил клерк. Страшно представить, что произошло с деньгами вкладчиков. Скорее всего они попали в лапы нацистов, ведь большинство клиентов были евреями.

— Это меня не удивляет, — продолжала Беата. — А как по-вашему, что стало с Витгенштейнами?

Она изо всех сил старалась выглядеть беззаботной дурочкой, от нечего делать болтающей с мелким служащим. В конце концов, вся страна говорила о «хрустальной ночи». Да что там страна — целый мир!

Клерк понизил голос:

— Мой шеф знал эту семейку. Их выслали в четверг. Через день после «хрустальной ночи».

— Как грустно, — пробормотала Беата, боясь, что сейчас потеряет сознание.

— Наверное… Впрочем, они ведь евреи, так что поделом им. Все евреи — воры и мошенники. Эти уж точно пытались прикарманить чьи-нибудь денежки.

Беата тупо кивнула.

— Всех взяли?

— Похоже на то. Обычно это так делается. Вернее, раньше такого не было, но сейчас наконец сообразили, что женщины так же опасны, как и мужчины. Я еврея носом чую. За пятьдесят шагов!

Беата слушала, стараясь подавить подступавшую к горлу тошноту.

— Витгенштейны были достаточно известной семьей, — проговорила она, пряча деньги в портмоне. Она пришла сюда с одной целью — узнать о родных. Что же, теперь ей все известно. Родные в лагере.

— Радуйтесь, что вовремя спасли деньги, иначе они бы ограбили вас подчистую, — наставительно заметил на прощание клерк. Беата натянуто улыбнулась, поблагодарила и вышла, с трудом передвигая ноги и размышляя, как бы поточнее узнать, куда их сослали. Нет… это невозможно, если она не хочет выдать себя и дочь.

В последней отчаянной попытке Беата попросила водителя проехать мимо отцовского дома. Темная громада щерилась выбитыми глазами-окнами. Судя по всему, дом зверски разграблен. На тротуаре валялись обломки антикварной мебели, которую так любила мать, осколки хрусталя и фарфора. Но может, обитатели где-то скрываются или догадались бежать?

В полной растерянности Беата остановилась у церкви и зашла поговорить со священником. Объяснила, что много лет назад знала одну еврейскую семью и теперь опасается, что они не пережили «хрустальной ночи».

— Боюсь, у вас есть для этого все основания, — тяжело вздохнул священник. У немецких католиков тоже были причины для беспокойства. Гитлер не питал особой любви или уважения к католической церкви. — Мы должны молиться за них.

— Я тут подумала… нет ли у вас возможности узнать, что с ними случилось? Один человек мне сказал, что их выслали. Но не могли же исчезнуть все — женщины, дети…

— Трудно сказать. Времена настали страшные.

— Поверьте, я не хочу навлечь на вас неприятности. Просто мне не по себе от услышанного. Если что-то узнаете, прошу вас, поделитесь со мной.

— Как их фамилия?

— Витгенштейн. Они владельцы банка.

Священник кивнул. Это имя знал каждый житель Кельна. Если уж их выслали, значит, остальным евреям и подавно несдобровать. Но в этой стране все возможно. «Хрустальная ночь» открыла ворота ада и выпустила на волю демонов бесчеловечности. Бесчеловечности, проявляющейся в самых кошмарных формах.

— Обязательно дам вам знать. Я знаком с настоятелем того прихода. Может, до него дошли какие-то слухи. Такие вещи непременно выплывают на свет Божий. Люди все видят, хоть и боятся открыть рот.

Боялись все. Даже католики.

— Будьте осторожнее, — предупредил он Беату, провожая ее до двери. — Не пытайтесь идти туда сами.

Священник знал ее как добросердечную вдову с ребенком и старшей дочерью-монахиней. И боялся, что доброта сыграет с ней злую шутку. Кроме того, Амадея занимала особое место в его сердце. Мать монахини-кармелитки непременно должна быть хорошей женщиной. Такой не грех и помочь.

Беата ничего не написала Амадее о случившемся. В последнюю неделю ноября, когда прихожане выходили из церкви, священник задержал Беату. Дафна отвлеклась, болтая с подругой.

— Вы были правы, — тихо сообщил священник, шагая рядом. — Никого не осталось.

— Вы о чем? — с недоумением спросила она, хотя, конечно, помнила о своей просьбе. Но у священника был такой загадочный вид, что Беата не была уверена, что поняла его правильно. Может, он имеет в виду что-то другое?

— Семья, о которой вы спрашивали. Взяли всех. На следующий же день. Детей и женщин тоже. По-видимому, у владельца банка были дочь и два сына. Еще одна дочь умерла много лет назад. Мой друг хорошо их знал и частенько беседовал с главой семьи, встречаясь с ним на улицах. Говорит, он был славным человеком.

Вдовцом. Но они забрали всех. Детей и внуков. Священник считает, что их выслали в Дахау, но точнее узнать невозможно. Дом скорее всего будет передан офицеру рейха. Я помолюсь за них, — пообещал священник и отошел. Подобные истории случались теперь каждый день, но Беата была так потрясена, что по дороге домой не обмолвилась с Дафной ни словом.

— Ты не заболела, мама? — встревожилась девочка. Последнее время мать постоянно нервничала, но что тут удивительного? При такой-то жизни! Из школы постоянно исчезали дети, и одноклассники по ним плакали. Учитель пожурил ребят, объяснив, что это всего лишь евреи и они не достойны ходить в школу. Дафна была поражена жестокостью учителя. Все имеют право ходить в школу. По крайней мере так утверждала мать.

— Что-то случилось?

— Нет, все хорошо, — сдержанно обронила мать. Во всем этом ужасе есть только одно светлое пятнышко: священник упомянул о том, что старшая дочь Якоба Витгенштейна умерла. Если удача на ее стороне, все остальные тоже так считают. К тому же Амадея ушла в монастырь. Так что пока их никто не беспокоил. Спасибо Господу за Антуана!

— Я только что услышала историю об одной семье, высланной после «хрустальной ночи», — скорбно сообщила Беата дочери. — Все исчезли. Отец, братья, сестра, невестки, дети.

Исчезли. Невозможно поверить. Одному Богу известно, где они и выживут ли. О концлагерях ходили жуткие истории. Заключенные вымирали десятками. А ведь ее отец немолод. Ему семьдесят три. Какое счастье, что маму миновала эта участь! Она умерла с миром, хотя и не было рядом Беаты, чтобы скрасить ее последние минуты. Судьба остальных куда страшнее. А ведь они этого не заслужили. И никто не заслужил. Сама же Беата в безопасности и может не бояться за себя.