Присутствие Маленькой друзей заметно взбудоражило. Хвосты они распушили, и каждый теперь токовал, как глухарь. Рыжюкаса дружно оттеснили. Он сразу оказался как бы ни при чем…

10

Они шли по ночному городу. Мишка Махлин суетился впереди, поминутно оборачиваясь и отпуская свои плоские шуточки. Маленькая как-то сразу вписалась в их компанию, она ухватила под ручку Мишку-Дизеля и Сюню, они что-то наперебой ей рассказывали, она громко хохотала и даже подпрыгивала от восторга, не обращая никакого внимания на Рыжюкаса, который шел сзади и тащил дурацкий чемодан. Что, впрочем, было ему обещано месяц назад.

Вот все четверо остановились и засмеялись. Они снова ржали как конюхи на конюшне, они покатывались от хохота, буквально надрывая животы. Они смотрели на Рыжего, видимо что-то вспомнив, благо им всем было что про него вспомнить, чтобы хохотать до слез, рассказывая это Маленькой: ну, скажем, как он грохнулся о цементный пол, встав в прибитые Махлиным тапочки, за которые тот тогда так и не получил. Потом они пошли дальше уже совсем вместе…

А Рыжюкас, остановившийся передохнуть, четко увидел, что по пустынной вечерней улице снова идут его юные друзья, всем вместе им не намного больше лет, чем ему одному, а Ленка все так же смеется, раскачиваясь и уткнув в ладошки лицо. Их снова пятеро, и она, как всегда, не обращает на него никакого внимания.

И вдруг накатило. Совсем неожиданно для себя он испытал прилив дикой, давным-давно, а то и вовсе никогда, ему неведомой ревности. Самой настоящей: безумной и беспричинной – настоящая ревность всегда беспричинна. Здесь именно такой случай, хотя бы потому, что никакого повода для этого здесь не было… Ну, скажем, как тогда, с Ленкой, у него не было ничего, кроме жгучей ревности…

11

Рыжюкаса сильно качнуло. В паху резануло, как ножом. Потом где-то внизу желудка грубо провернулся тяжелый кол. В глазах потемнело, а ноги вдруг стали ватными и подкосились. Он не упал только потому, что тяжело прислонился к стене, ухватившись за какой-то крюк…

Ничего не заметив, его друзья весело уходили, так и не обернувшись. И Маленькая вышагивала, сбивая ногу и снова подстраиваясь, она оживленно болтала и не думала оглядываться. С ними ей было весело и хорошо.

А ему так остро захотелось к ним присоединиться, что стало понятно: он пропал.

Месяц подряд он раскручивал воображение, погружаясь в воспоминания, вызывая в памяти нужные фразы, словечки, детали… Потом, похоже, слишком погрузился, отчего выдумка и реальность в его сознании стали совмещаться. Теперь мысли цеплялись за все подряд – так, карабкаясь на кручу и боясь свалиться, хватаются за ветки, стволы, торчащие корни.

Выражаясь яснее, у него поехала крыша. И этот дикий приступ жгучей, как раскаленный шкворень, ревности, запоздалой, как, как… Как что запоздалой?.. Сил подбирать сравнения у него уже не было…

А уж совсем он пропал потому, что в этой его случайной попутчице, которую он ласково и иронично называл Малёк, некоторые его выдумки вдруг возьми да и начни материализовываться. Его случайная попутчица вдруг обратилась в Ленку…

Безо всякой на то его воли.

1

Рыжюкас подгадал, взяв такси, и подъехал к воротам частной клиники, расположенной в старой части города, как раз вовремя. Буквально через минуту Малёк вышла. Побледневшая и отрешенная.

– Куда мы едем?

– В гостиницу. Я снял нам номер в «Драугисте», как она раньше называлась. Это моя любимая гостиница совковых времен. Теперь они ее, правда, капитально перестроили. Но главное достоинство сохранилось, я специально поднимался в номер, чтобы проверить: там были самые удобные кровати за всю мою жизнь. – Рыжюкас говорил быстро, пытаясь ее отвлечь и успокоить.

– Я ужасно хочу плакать и есть.

Он развернул пакет. В нем были бананы.

– Это круть, – сказала она, слабо улыбнувшись.

Вот и все. Теперь спать, спать, спать.

– Когда ты проснешься, все будет кончено и забыто.

Малёк заплакала. Для нее все уже было кончено.

2

Она спала долго. До вечера, потом ночь, потом еще почти полдня.

И чем дольше она спала, тем неспокойнее становилось у него на душе.

Конечно, про все ее проблемы он мог бы никогда и не знать. Аборт, вакуум – это ведь их вопросы… Тем не менее и практические хлопоты, и всю ответственность он взял на себя, проявив должную заботливость и необходимую решительность… Все как бы утряслось и устроилось, дело сделано, и все треволнения позади. Но вместо «чувства глубокого удовлетворения» от столь «добросовестного исполнения долга» отчего-то вдруг накатывают волны глухой досады… Что теперь?..

Всю жизнь он не любил соскакивать и не умел выходить сухим из воды…

Даже историю с Ленкой он навесил на себя. Представив, будто именно из-за него она не смогла вернуться… Хотя уезжать или не уезжать, вернуться или не вернуться она могла совершенно независимо от того, был он или вовсе бы его не было…

Здесь, с Маленькой, все не так. Ведь самой, без него, ей и решать-то было нечего. Оставить ребенка или не оставить – вовсе не ее ума дело. Тогда в поезде, дать или не дать, это еще как-то от нее зависело, но и то лишь до того, как она оказалась в его «силовом поле» – взрослого и многоопытного мужика. Совсем ведь не это она ему давала, не на такое решалась.

Совсем не это он у нее и брал. Как всегда, самонадеянно полагаясь на свою опытность. А принцип-то прост, как лозунг из их студенческого спектакля: «Избегайте случайных связей». Или, как еще в школе любил наставлять Витька-Доктор: «Совокупляйтесь, но предохраняйтесь!».

Маленькая спала…

Он сидел в кресле, в углу довольно просторного номера, снова ничего не делал, но на сей раз как-то особенно тупо. Слишком уж несуразным было его времяпрепровождение.

3

Случайностью своих любовных связей Рыжюкас давным-давно перестал тярзаться. Он считал, что у нормального мужика может быть столько женщин, сколько тот способен потянуть, разумеется, если относиться к ним не потребительски, прокатываясь на халяву, а честно отдавая себя.

Любовным играм он и отдавался целиком, рьяно, как работе, и никогда не халтуря. Выкладывался, не боясь опустошенности, не крохоборствуя, ничего ни приберегая на следующий раз, по опыту зная, что все возвращается сторицей и вода в дающем колодце не иссякает, как точно подметил поэт.

Собственное время, как и деньги, Рыжюкас транжирил одинаково беззаботно, зато о подругах и спутницах иногда даже слишком навязчиво заботился, а уж уходя, брал на себя уйму пожизненных обязательств, пусть потом, отвлекаясь, он про них и забывал.

Уходил Рыжюкас, стараясь не причинять боли, без всех этих «бросил», «предал», «каков негодяй!» – при такой добросовестности, о каком предательстве тут может быть речь! Но, еще только знакомясь, он выставлял условия свободы отношений, которые обычно его очередной пассией с восторгом принимались. Когда эти условия ее переставали устраивать, отношения прекращались. Так, перескакивая с одной истории на другую, как по волнам, его любовная лодка мчалась вперед, оставляя за собой лишь пену бурунов.