* * *

Теперь, по прошествии многих лет, он по-прежнему совершал множество глупостей. Седины его не умудрили, время не научило уму-разуму. Доказательством тому были ежегодные Наташины вояжи на заграничные курорты. Хотя в данном случае инициатива исходила не только от нее. Вмешалась третья сила. Сперва Верещагин даже гордился оказанным ему доверием, но постепенно начал склоняться к мысли, что повел себя, как настоящий лох.

То есть, как всегда.

Нельзя, нельзя быть таким доверчивым, твердила Наташа изо дня в день, из года в год. При этом подразумевалось, что муж должен проявлять жесткость исключительно вне семьи, а дома пусть остается покладистым, добрым, мягким. Но разве это возможно? Человек не программируемый робот. Хотя с некоторыми людьми обращаются так, словно они безропотные машины, существующие для того, чтобы исполнять чужую волю.

Верещагин взял трубку, подержал ее немного, согревая в ладони, и вернул на рычаги старого черного телефона с белыми цифрами и буквами на диске.

Блюм! – откликнулся аппарат. Техника середины прошлого века. Устаревшая, как и сам Верещагин с его представлениями о добре, чести, справедливости.

Сутулясь, он сидел за своим рабочим столом и бессмысленно разглядывал всякую всячину, выложенную под прямоугольником исцарапанного плексигласа: календарик за невесть какой год, рекордно закрытая преферансная «пуля», пожелтевшие газетные вырезки с упоминанием научных достижений Верещагина, выцветший портрет Высоцкого, автомобильная карта области, семейная фотография.

На ней Верещагин выглядел старым, Наташа – по-прежнему молодой и желанной, а Степка, совсем еще ребенок, любовно прижимал к груди уродливого китайского трансформера. Дешевыми подарками от него уже не откупишься. Совсем взрослый. Курит, живо интересуется женским полом, задает недетские вопросы.

«И дрыхнет чуть ли не до полудня, – рассердился Верещагин. – Вот я в его годы…»

«Что? – ехидно спросил внутренний голос. – Все то же самое. Ложился поздно, вставал поздно, съедал завтрак, оставленный родителями, и валял дурака. Ну, разве что Майн Рида читал, вместо того чтобы пялиться в телевизор или компьютер».

При упоминании завтрака Верещагин досадливо крякнул. Степу ожидала порядком подгоревшая картошка с холодной яичницей. Как и вчера. И кажется, позавчера тоже. Ох и задаст же Верещагину Наташа, когда узнает, как он кормил единственного сына!

Или я ей.

Ревность взорвалась в груди огненным шаром, слепя, оглушая, доводя до белого каления. Успокойся, приказал себе Верещагин, снова снимая трубку. Раз обещал, нужно звонить. Начатое следует доводить до конца. Отпустил Наташу в Каир – терпи, не жалуйся. Скоро, очень скоро она вернется. Верещагину намекнули, что отпуск Наташи завершится раньше, чем планировалось. Расходы будут возмещены. Плюс солидная премия в ближайшей перспективе. Это значит, что отныне Верещагины могут отдыхать вместе, а не порознь. Игра стоит свеч. Или свечей?

Так и не определившись с грамматикой, Верещагин, поглядывая в блокнот, набрал длиннющий номер египетского отеля. Международный разговор будет оплачен. Все будет оплачено. Кроме здоровья и нервов.

– Алло? – сонно откликнулась Наташа.

Сонно или томно?

– Привет, – сказал Верещагин. – Как дела?

– Отдыхаю.

С кем, хотелось бы знать?

– Ну и молодец, – бодро произнес Верещагин. – А я вот на работе.

– С рабочего, значит, звонишь? – насторожилась Наташа.

В трубке прозвучал тихий щелчок, после чего фоновый шум изменил тембр и сделался похожим на шорох поземки.

Их подслушивают? Ну и черт с ними!

– Откуда же еще, – хмыкнул Верещагин.

Он приложил трубку к другому уху. Она была влажной от пота.

– И правильно. – Наташа облегченно вздохнула. – А то сильно умные. Как работать, так ты. А как деньги получать, так Эзейнштейн.

– Эйнштейн, – поправил Верещагин.

– И он тоже, – согласилась Наташа. – Все, кроме тебя.

Несмотря на сварливые нотки в ее голосе, на душе стало легче. Не станет же женщина читать нотации мужу, находясь в номере не одна.

Или, напротив, станет?

Верещагин покосился на исписанную страничку блокнота.

– Ничего, – сказал он. – Будет и на нашей улице праздник.

– В следующей жизни? – кисло осведомилась Наташа.

– В этой, Натали, в этой. И очень скоро.

– Повышают?

– Это тоже. Но главное – премия.

– Какая премия?

– Государственная, – с достоинством ответил Верещагин.

– Шутишь? – По изменившемуся голосу Наташи можно было определить, что она приподнялась с места или вообще встала.

Главный вопрос для русской интеллигенции не «что делать». Главный вопрос – денежный. Главный и неразрешимый.

– Не шучу, – сказал Верещагин.

– А сколько это? – заволновалась Наташа.

– Около пятидесяти тысяч. В долларовом эквиваленте.

– Эк… Правда?!

Верещагин в последний раз заглянул в блокнот и закрыл его.

– Правда, – ответил он. – Я тут с ребятами одну программку закончил, которая… Нет, не по телефону. И вообще распространяться на эту тему не имею права.

Но Наташу меньше всего интересовала работа мужа. Ее тревожило совсем другое.

– Ты сказал: с ребятами, – напомнила она. – Выходит, премия коллективная?

– Персональная, – отчеканил Верещагин.

Если обещанной премии не будет, то он пропал. Наташа не простит. До конца дней будет попрекать этими тысячами, как будто их у нее украли.

– Какой ты у меня молодец, – воскликнула Наташа, охваченная одним из тех редких порывов, когда в искренности ее не приходилось сомневаться. – Я так по тебе скучаю, так скучаю!

А вот тут проступала фальшь, как старые трещины проступают сквозь свежую побелку.

– Я тоже скучаю. – Верещагин как следует откашлялся, прежде чем сказать то, ради чего, собственно говоря, и затевался разговор. – Если, гм… – Он снова прочистил горло. – Если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Ты для меня все. Ты для меня свет в окошке.

– Да? – изумилась Наташа. Вообще-то привязанность мужа не являлась для нее новостью, но уже давно он не был таким красноречивым. Прямо-таки относительно молодой специалист, заполучивший в свое распоряжение студентку.

– Без тебя мне не жить, – твердо произнес Верещагин. – Я ради тебя на все пойду.

– Слушай, зачем ты мне все это говоришь?

– Я думал, тебе будет приятно.

– Конечно, приятно, но…