— Вот как? — насмешливо отозвался угрюмый. Вежливый заулыбался еще более виновато:

— А некоторые из нас — даже не грязь, а черви, ползающие в грязи! Но какими бы недостойными и бесполезными мы ни были, полагаю, вам следует все же познакомиться с нами, прежде чем вы примете решение.

— Да уж, — согласился я.

— Вот и славно! — обрадовался человечек. — Как это ни удивительно, но в данном случае я прав. — Он оглядел своих товарищей и предостерег их: — Попрошу меня не перебивать! Пора представиться. Как многомудрые путешественники, вероятно, уже поняли по нашему малому росту и привычке к труду, мы карлики, вернее, гномы.

— Привычке к труду? — возмутился Башмачник. — Да я бы им и набойку поставить не доверил! Стука много, а пользы…

Я призвал Домового сохранять спокойствие.

— Гномы? — переспросил я. Интересно! Я припомнил, что в детстве читал о семи гномах в одной старой сказке. Неужели в Восточных Королевствах они существуют на самом деле? Я решил, что не нарушу приличий, если спрошу об этом:

— Так вы, значит, те самые…

— Нет, нет, многоуважаемый господин! — прервал меня человечек. — Заманчивая, конечно, версия, и все же, боюсь, вы ошиблись. Мы вовсе не те. Мы совсем другие.

— Вот как? Значит, другие…

Человечек быстро-быстро закивал, ужасно довольный моей понятливостью:

— Да! Мы — Семь Других Гномов.

— Хорошенькое дело! — сказал Снаркс. — Других… Не хочет ли он этим сказать, что в окрестностях есть еще кто-нибудь в этом роде?

— А тебе-то что? — огрызнулся угрюмый.

— Проклятие! — ответил ему Хендрик, сделав несколько предупреждающих пассов Головоломом.

— Погодите, погодите! — взмолился вежливый человечек, ломая руки. — Мудрейшие и достойнейшие гости, по сравнению с которыми мы всего лишь черви, пресмыкающиеся в грязи! Умоляю вас разрешить мне представить наконец моих бедных и неразумных друзей! Сделайте такое одолжение! Буду вам вечно признателен!

— Итак? — поторопил его я, вовсе не будучи уверен в том, что хочу вечной признательности или любого другого вечного чувства от этого угодливого субъекта. Тем не менее мне показалось, что, не претерпев мук знакомства с ним, нам никогда не добраться до Матушки Гусыни. И я попросил его продолжать.

— О, я припадаю к вашим стопам! Я вам так благодарен! Хоть я — всего лишь грязь, покрывающая вышеуказанных червяков, которые, как я уже сказал, ползают у вас под ногами… Впрочем, позвольте мне наконец представить вам моих друзей…

— Сколько можно одно и то же талдычить? — рявкнул угрюмый.

Угодливый указал на него ручонкой и сказал:

— Это Грубый. Как благородные господа уже поняли, он вполне оправдывает свое прозвище.

— Теперь моя очередь!

Наш собеседник кивнул на гнома, стоявшего слева от Грубого, и сказал:

— Это Раздражительный.

— А почему меня так кратко представляют? — заныл тот.

— На твоем месте я не обращал бы на них внимания, — сказал гном, стоявший еще левее Раздражительного. — Лично я вообще не хочу иметь с ними ничего общего! — Он задрал нос и отвернулся.

— Это Заносчивый, — пояснил первый гном.

В этот момент другой гном налетел на Заносчивого сзади.

— Да смотри же ты, куда лезешь! — заорал тот. — И почему я должен так жить? — И гном задрал нос еще выше, к самым небесам.

Гном, который нас знакомил, положил руку на плечо наткнувшемуся на Заносчивого. Тот часто моргал и, казалось, был совершенно неспособен сфокусировать взгляд на чем-нибудь.

— А это Рассеянный.

— А? — спросил тот, а потом добавил: — А-а! Первый гном указал на троих, что стояли сзади:

— А это, конечно же, Унылый, Шумный и Болезненный.

Унылый застонал, Болезненный закашлял, Шумный что-то уронил.

— Ах, глубокоуважаемые господа! — воскликнул гном, как будто он только что до этого додумался. — Я ведь не позаботился представить вам свою собственную жалкую, глупую и пренеприятную персону! — Он низко склонился и поцеловал пыль у моих ног. — О, великодушнейшие, чудеснейшие, просвещеннейшие господа, стоящие надо мною так высоко, что я для них — не больше булавочной головки, да что там булавочная головка, не больше…

— Давай закругляйся! — не выдержал Грубый.

— Ах! — Человечек распрямился, расплылся в улыбке, однако в глаза мне не смотрел, — Так вот, господа, я — не кто иной, как Льстивый.

— Я так и думал! — заметил Снаркс.

— Да уж, — сказал я. — Очень приятно познакомиться. Ну а теперь вы нас извините, но нам пора идти.

— О нет! — вскричал Льстивый. — Сто тысяч извинений, достопочтеннейшие господа, но так не пойдет. Теперь, когда вы попали в нашу убогую компанию, боюсь, что вам придется остаться и воспользоваться нашим гостеприимством.

— Проклятие! — Хендрик поднял дубинку. — Вы собираетесь взять нас в плен?

— О, разумеется, нет! — заюлил Льстивый. — Мы никогда не осмелились бы применить силу к таким благородным господам, как вы. Я, недостойный, могу лишь почтительнейше осведомиться, не окажете ли вы нам честь сделаться нашими пленниками?

— Вот как? — Я с трудом удержал Хендрика. — А почему вы предлагаете нам такое?

— Миллион извинений, о проницательнейшие из путешественников, но должен вас заверить, что то, что мы вам предлагаем, каким бы убогим это вам ни показалось, в тысячу раз лучше всего остального.

— Вот как? И что же это за «остальное»? Льстивый улыбнулся еще более виновато и ответил двумя словами:

— Матушка Гусыня.

— Где? — испугался Раздражительный.

— Подумать только, с кем приходится общаться! — брезгливо выдавил Заносчивый.

— А-а… А? — пропел Рассеянный. Болезненный закашлялся. Унылый застонал.

Шумный что-то уронил.

— Проклятие! — пробормотал Хендрик.

— Возможно, вы правы, — с готовностью согласился с рыцарем Льстивый. — Особенно если Матушка Гусыня увидит, как вы безнадзорно бродите по Восточным Королевствам! Поверьте: гораздо лучше будет, если она увидит вас с нами.

Две маленькие, но очень сильные руки схватили меня за плечи. Ко мне придвинулось испуганное, бледное как полотно лицо, обрамленное светлыми волосами.

— Я же говорила, Вунти! — пролепетала Эли. — Нас испекут в огромной печке на обед великанам!

Я осторожно отодвинул Эли, тихо пообещав ей, что мы все обсудим позднее.

— Да уж, — сказал я Льстивому. — А почему, собственно, вы так уверены, что Матушка Гусыня нас поймает? Разве по-другому быть не может?

Эли вцепилась в мою руку: