– как теперь обслуживать будут, неведомо, зато точно никто не свалится.

«Оно, конечно, с Черепом водиться – чести мало, но ты сам, говоря спокойно и беспристрастно, водился и с ним, и с прочими всякими аж четыре годика. Что же это такое получается?»

Неужели одно большое ничего, детские фантазии, бред ревнивого дурака?

И, между прочим, отелловские претензии можно было бы уже и позабыть.

Ольга, как сказала тогда, так и в самом деле забросила тир, более не посещает. У нее сплошные уроки. Кто там теперь в фаворитах, кто тренируется на следующий турнир – неведомо. Физрук по-прежнему спокоен, отменно вежлив и ведет себя так, как будто ничего ни с кем никогда не было.

Оля снова стала самой собой – спокойной, ласковой, разве что иной раз задумается о чем-то, но это ж с кем не бывает, на то и мозг у человека.

Когда же звонок-то? Сломались часы, что ли, час целый без десяти…

– Пожарский, к доске.

– Так ведь звонок скоро, – нашелся Колька, но математичка умела работать с возражениями, то есть их не слышала:

– Ничего, начнем сейчас, продолжим на следующем уроке. Итак, два лыжника стартовали по трассе длиной десять километров с интервалом в одну секунду, и стартовавший вторым догнал первого в пяти километрах от линии старта…

В этот миг наконец зазвенел звонок, и Колька с чистой совестью отправился в заветный закуток – ну их всех со своим здоровьем. Ольга, конечно, что-то там про курево городит, но он же по чуть-чуть, несерьезно, а надо будет – и бросит.

Альберт был уже там:

– Гля, что есть! В магазине выкинули, – он протянул «герцоговину».

– Знаменито, – буркнул Колька, забирая две. – Что так, завоз, что ли, какой?

– Да, нормально так завозить стали. Ну, цены сам понимаешь, а все людям попроще. Правда, как успеешь: иные приноровились чужих деток с собой таскать, как своих, чтобы и на них харч прикупать…

– Идея дельная.

– Ну да. Вон Герман наш, например. Даже Санька со Светкой покупают ему эту, как ее… китятину американскую, консерву, типа тушенки. Странная такая: зубами тянешь, и она разматывается. Да, так он им деньжат отвалит, они и прикупят, как для себя, а потом делят.

– Запасается.

– Да он и из соседнего района натаскал. Где только во флигеле все это помещает.

– Может, уже подвал выкопал или схрон какой, – хмыкнул Колька.

Разговор перешел на другое, да и докуривать уже пора было, замаячила укоризненным знаком вопроса Ольга. Пошли обратно по классам, как вдруг кто-то за спиной сказал – Колька отчетливо слышал:

– О, гля, опять наш физкультурник на лыжах ковыляет. Зачастил на прогулки. Куда ж его несет-то каждый раз, да еще с полным рюкзачищем…

Ирония объяснялась тем, что спортивный Вакарчук вообще не умел ходить на лыжах. То есть абсолютно. На коньках бегал северным оленем, а встав на лыжи, с готовностью тыкался ну практически носом в навоз. Они его не слушались, разъезжались, переплетались и вообще точно бесились. К тому же он никак не мог постичь науку смазки, и какой бы номер мази ни выбирал – обязательно промахивался.

Однако, мучимый своей тягой все делать на пять с плюсом, он упорно тренировался – и вот к концу первого снежного месяца перемещался вполне сносно, пусть и медленно.

Образовывал его Петр Николаевич, заядлый лыжник, и дело шло, пусть и медленно. Директор, хоть и щедрая душа, ни лыж спортивных, ни пьекс физруку не выделил – это и понятно, посеет где-нибудь. Так что ковылял Вакарчук на лыжах образца сорокового года, сплошной брусок, по сути – доска загнутая, крепления на петли, на наклеенную резинку, и в валенках.

– Лыжник из него – как из собачьего хвоста сито, – подал голос Илюха Захаров, – да какой там. Ногами еле шевелит, к тому же потеть не любит.

– Это точно, – поддакнул Колька, – а как старается-то.

– Да уж. На неделе третий раз…

В это время зазвенел звонок. Вернулись за парты, а Колька – к доске, на всеобщее поругание и позор, беспомощный, как физрук на лыжах, и принялся обреченно дослушивать свой приговор:

– …Итак, пометим. Лыжник добежал до конца трассы и побежал обратно с той же скоростью. На каком расстоянии от конца трассы он встретил первого лыжника, если известно, что эта встреча произошла через двадцать минут после старта первого…

«А между прочим, граждане. С тех пор, как скатался тогда до Черепа, перестал ездить со своим желтым чемоданом, зато теперь куда это он почесал, с таким-то рюкзаком? Ну, решил покататься, так шел бы по лыжне, проложили же. А тут с грузом, да чуть не по целине… что это у него там набито, интересно?»

– Пожарский! Так чему равно-то?

– Нулю, Софья Пална…

Математичка вздохнула:

– Пожарский, вы знаете, что общего у вас с Александром Сергеевичем Пушкиным?

Колька даже очнулся от изумления:

– Что?!

– То, что у вас обоих на уроках математики все заканчивается нулем. Жаль только, что он отправлялся за парту гениальные стихи писать, а вы – считать ворон за окном.

Но на этот раз математичка была не совсем права. Как раз вопрос подсчетов очень Кольку заинтересовал. Сразу после уроков он напрямую отправился в отделение, но Акимова там не застал – отошел куда-то или получал очередные «цэ-у» у руководства, зато был многоопытный Остапчук, которому Колька изложил свою просьбу:

– Иван Александрович, а нет ли у вас карты леса, за железной дорогой?

Остапчук с готовностью прервал письменные упражнения, потянулся, разминая пальцы:

– Мы писали, мы писали… да есть, конечно, старая, довоенная, а тебе на кой?

– Спор вышел с пацанами, – не моргнув, соврал Колька. – Они гонят, мол, в лесу заимка еще с царских времен, а я им – враки.

– Так и есть, враки, – пожал плечами Остапчук, – нет там никакой заимки. Охота была царям ноги по нашим буреломам бить.

– Вот и я говорю, – подхватил Колька. – Дайте карту, я покажу только – и мигом назад.

– Ну, так и