Легко и просто.

Рядом с нами люди постоянно сходят с ума, болеют и умирают втаких муках, что описания Гомера просто комиксы по сравнению с одной лишьисторией болезни умершего от рака человека.

Нас предают друзья. Нас забывают дети. Наши родителиначинают ходить под себя или нам в руки. Самолеты, на которых мы летаем,разбиваются об землю, а наши машины врезаются друг в друга, разрезая наспополам и выворачивая суставы.

И при этом мы думаем, что ничего не знаем про ад.

Потому что, эволюционируя, мы научились забывать. Никакие неорудия производства сделали человека человеком. А его способность относиться ковсему легко и просто.

Действительно, что сложного в том, чтобы посередине днясорваться с работы, отменив все важные встречи и не доделав начатые дела;примчаться по московским пробкам в аэропорт вовремя; купить билет в Париж бизнес-классом,хотя на эти деньги можно было вывезти в Анапу на месяц целую группу детскогосадика; прилететь в Париж, даже не отравившись предложенным в самолете ужином;объехать всего пару гостиниц и в одной из них обнаружить своего возлюбленного.

Ангелина Петровна постучала в его дверь синхронно с ударамисвоего сердца.

Вспомнились дурацкие фильмы, где героини в таких жеситуациях бодро представляются горничными.

Если он не один…

Ангелина Петровна не станет разыгрывать из себя благороднуюматрону. Это ее мужчина, и она никому не позволит… Мысленно она уже вцепилась вволосы воображаемой французской девке. Которая будет лопотать что-то по-своему.А она, Ангелина Петровна, научит ее держаться подальше от Аркаши на всю ееникчемную французскую жизнь.

Он открыл дверь.

Увидел возбужденное лицо Ангелины.

Попробовал захлопнуть дверь перед самым лицом АнгелиныПетровны.

Но она уже ворвалась в номер, оттолкнув Аркашу плечом.

– Вот так ты меня встречаешь? – закричала она.

– Вот так ты приезжаешь? – тихо спросил Аркаша.

– А как мне приезжать, если ты шляешься подевкам? – кричала Ангелина Петровна, мечась по двухкомнатному номеру, изовсех сил борясь с желанием заглянуть под кровать.

Аркаша молчал, насупившись. Ангелина Петровна заглянула вванную. Аркаша уселся на кровати, оттолкнув подушку ногой в лакированномшлепанце. Ангелина Петровна заглянула под кровать. В номере, кроме них двоих,никого не было.

– Ты один? – виновато спросила Ангелина Петровна.

– Что ты имеешь в виду? – повернулся к ней Аркаша.

– Ты один прилетел в Париж?

– Один. Как видишь.

Ангелина Петровна взяла его за руку.

– Не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она.

Он внимательно заглянул ей в глаза и промолчал.

– Просто ты так неожиданно уехал… Я так испугалась… Всепроизошло как во сне, – она забралась ногами на Аркашину кровать и обнялаего за шею. Так, как обнимает ребенок маму, прося у нее прощение. – Я нехочу с тобой расставаться. Никогда. Ладно?

– Ладно. Р-р-р-р… – Аркаша расплылся в улыбке.

– Тигренок мой.

– Твой.

– А зачем ты уехал?

– Не знаю… Захотелось подышать Парижем…

– В следующий раз бери меня.

– Обещаю… Прости меня.

– Простила! Простила! Простила! – Она шептала емув ухо. А он целовал ее глаза.

Они отправились дышать Парижем.

Поужинали в Le Grand Ve Four. Как обычно, в этом ресторанеих столик обслуживали сразу шесть официантов.

Они сидели друг напротив друга и, шутливо пытаясьсоответствовать важным манерам официантов, говорили друг другу «вы», причемАркаша специально, как ему казалось, аристократически, картавил.

– Друг мой, как вы находите телячьи почки? –интересовалась Ангелина Петровна, благосклонно кивая официанту.

– Восхитительные! А рагу – пальчики оближешь! C'est as'en le cher les babines! – проговорил он с отличным парижским акцентом.

– Аркадий, душечка, вы, видимо, запамятовали, что я незнаю французский.

– Простите, душа моя, – так тяжело сдержаться втаком восхитительном месте и под такое восхитительное рагу.

– Вы заставляете меня краснеть за мою необразованность!

– Ох, Ангел мой. Пусть вас ничего не отвлекает от вашейтарелки – сейчас ничто с ней не может сравниться.

– Это грех чревоугодия – мы грешим.

– Но с таким удовольствием! Вы, конечно, помните законгерцога Орлеанского, изданного специально для Парижа?

– Я снова краснею. Вы – немилосердны.

– Но вам интересно?

– Конечно! – Официанты постоянно то что-то убиралис их стола, то приносили. Огромное количество разнообразных приборов блестело ипереливалось на белоснежной скатерти.

– «Запрещается все, препятствующее наслаждению!»

– Так вот почему вы так любите этот город?

– Мне кажется, что больше чем что-либо другое герцогОрлеанский имел в виду хороший обед.

– Вы обжора, Аркадий!

– Это унесли случайно не ваших пять пустых тарелок?

– А вы не считайте! – Она улыбнулась сомелье.Сомелье профессионально улыбнулся в ответ.

– А вы не частите!

– Десерт будем?

– Если мы откажемся здесь от десерта, нам в следующийраз не закажут столик.

– Не дождутся!

Потом они гуляли, взявшись за руки.

Катались на ночной карусели, причем Ар-каша сидел на голубойлошадке, а Ангелина Петровна на розовой.

Прохожие останавливались, слушали музыку и улыбались им.

Около Эйфелевой башни они ели мороженое и покупали у ночныхпродавцов прыгающие на резинке светящиеся мячики.

Они плутали по темным парижским улицам и рассматриваливитиеватые кованые балкончики.

– Знаешь, в Париже не было ни одной одинаковойограды, – Аркаша дотрагивался пальцами до фасадов домов так, словно гладилживотных.

– Все-все разные? Все эти балконы? – удивляласьАнгелина Петровна. – Но это же невозможно.

– Возможно. Существует даже каталог – тысячиорнаментов, не похожих один на другого!

– Это есть в твоей диссертации?

– Не совсем…

Громко разговаривая, им навстречу шла небольшая группатемнокожих молодых людей.

Улица была настолько узкой, что разойтись, не задев другдруга, было невозможно.