Видать, не в силах самолично управлять он ратью. В сраженьях прежних я тебя, анда, не одолел. Ван-хану же тебя подавно не осилить. И потому будь стоек, не робей, анда!»»[464]

Сообщение, прибывшее от побратима Жамухи, ободрило изготовившегося к бою Чингисхана. Нам доподлинно неизвестно, был ли Жамуха «засланным казачком» Чингисхана в стане врага, но если Жамуха им все-таки не был, то следует констатировать, что принципам побратимства он следовал по только ему одному понятному, «собственному разумению».

Известие о тактике хэрэйдского войска в будущем сражении, полученное от Жамухи, было обсуждено Чингисханом на военном совете: «Что скажешь, дядька Журчидэй уругудский? Хочу, чтоб ратники твои передовым отрядом выступали!»

Журчидэй хотел было ответить владыке, но его опередил Хуилдар из рода мангуд, который сказал: «Мы все, уругуды и мангуды, передовым отрядом твоей рати идти готовы!»

И выстроили Журчидэй и Хуилдар уругудских и мангудских мужей, и готовы были уже они выступать передовым отрядом рати Чингисхана, как вдруг показалась вражеская орда, во главе которой двигались жирхинцы. И повоевали наши уругудские и мангудские мужи жирхинцев, повергли их к ногам своим. Но наехал на наших ратников Ачиг Ширун, следовавший за жирхинцами. И поверг он наземь Хуилдара в их ратоборстве в скалистом ущелье. Узрели это мангуды и, воротившись, Хуилдара обороняли.

Тем временем вступил в бой Журчидэй с мужами уругудскими. И смял он тумэн тубэгэнцев, а за ними и донхайдских батыров, что встали на его пути. Потом навстречу Журчидэю выехала тысяча турхагов, Ван-хановых гвардейцев, которых вел в сраженье Хори шилэмун тайши. И их одолел Журчидэй. И тогда, не спросив отцова дозволения, выехал против него Сэнгум, сын Ван-хана. И пал он с коня, раненный в щеку румяную. И, когда раненый Сэнгум пал наземь, все мужи хэрэйдские собрались вокруг него…

Когда Сэнгум, раненный стрелой в щеку, пал на поле брани, к нему подскакал Ван-хан и, склонившись над ним, молвил:

«За то, что кровь

Сыновья пролилась,

На недруга

Я нападу тотчас!»

Тут выступил вперед Ачиг ширун:

«Прошу, остерегись,

Владыка хан,

Не нападай сейчас

На вражий стан…

Уйми же, хан,

Воинственный свой пыл,

Молись, чтоб выжил сын,

Здоровым был.

К тому же нынче большинство монголов, идя за Жамухой, Алтаном и Хучаром, уже пристали к нашим. Те ж, что переметнулись к Тэмужину, от нас далече не уйдут. У каждого из них лишь по коню, а кров их скромный — лес укромный. И коль не будет следовать сей люд хвостом за Тэмужином, нам ничего не стоит подобрать их, как конский подбирается навоз».

И, согласившись со словами Ачиг шируна, Ван-хан молвил: «Воистину ты прав, Ачиг ширун. Как бы всерьез не захворал мой сын Сэнгум! Так позаботься о его выздоровленье!»

Сказав это, он удалился с поля брани»[465].

В древних источниках вопрос о победителе в этой битве при Хар халзан элсте (находится южнее озера Буйр-нур и рек Халхин-гол и Нумургу-гол) трактуется по-разному. Очевидно одно: ближе к ночи противоборствующие стороны отвели свои войска с поля брани. К этому моменту решающего успеха никто не добился. Тем не менее, как мне представляется, следует прислушаться к мнению персидского летописца Рашид ад-дина, который писал: «(Тогда) Сэнгум атаковал (войско Чингисхана). Они поразили его в лицо стрелой, в результате этого натиск войска хэрэйдов ослаб, и они остановились». Не случись этого, не послушай Ван-хан своего командира Ачиг шируна и не дай отбой своему войску, скорее всего, «Чингисхану грозила опасность полного урона»[466].

* * *

События, которые начались с отказа хэрэйдов от породнения, продолжились их вероломным заговором и попыткой покушения на убийство Чингисхана и, наконец, закончились военным нападением на ставку последнего, свидетельствовали о том, что Ван-хан присоединился к заговорщикам, тем самым нарушив недавно данные им клятвенные обещания. Прощать явное предательство союзника, грозившее к тому же Тэмужину смертью, было не в его правилах.

Однако после трехдневной кровопролитной битвы при Хар халзан элсте «Чингисхан понял, что для решительной победы над Ван-ханом необходимо собрать больше сил; поэтому он после боя предпринял отступление, подкрепляя коней и давая отдых воинам; во время этого отхода войско его усилилось подходившими подкреплениями.

Чтобы выиграть еще больше времени, он вступил с Ван-ханом в переговоры, притворно выражая ему свою сыновью покорность, напоминая о своих прежних услугах и предлагая заключить мир»[467]: ««К тебе, отец Ван-хан, я шлю послов спросить, почто ты сердишься, почто меня пугаешь? Почто нам не даешь покоя, наводишь страх на недостойных сыновей и дочерей своих?

Мой мудрый хан-отец,

Во что поверил ты?

Как сердце ты открыл

Уколам клеветы?

Так вспомни, хан-отец, о чем с тобой уговорились мы, сойдясь в местечке Улан болдог. Тогда пообещали мы друг другу:

«Коль змеи ядовитой жало

Подстрекало бы нас, искушало,

Клевету, навет извергало —

Расходиться нам не пристало:

Мы сойдемся лицом к лицу,

Как положено добрым соседям,

Яд губительный обезвредим».

Так почему же нынче ты преследуешь меня, сгубить желая? Почто лицом к лицу сойтись не хочешь для беседы?

Пускай немного нас, монголов, ни в чем мы не уступим и изрядной силе; пускай народ монголы недостойный, ничем не хуже мы и истинно достойных. Коль у телеги, что о двух оглоблях, вдруг переломится одна, быку телегу ту не увезти. Не я ли, хан-отец, в твоей телеге был этой самою оглоблей?! Коль у повозки, что о двух колесах, одно отвалится внезапно, то далее возок уже ни с места. Не я ли, хан-отец, в твоей повозке был этим самым колесом?

И с этими словами Чингисхан своих послов Архай хасара и Сухэхэй жэгуна к Ван-хану отослал»[468].

В важнейшем послании Чингисхана к Ван-хану автор «Сокровенного сказания монголов» впервые упомянул сформулированный Чингисханом принцип «двух оглоблей (или колес) одной телеги» или принцип взаимозависимости, который, как оказалось впоследствии, носил универсальный характер и использовался Чингисханом не только в межплеменных или межгосударственных отношениях, но зачастую даже в семейных отношениях.

Напомнив о всесторонней помощи, которую оказывали Есухэй-батор и он сам Ван-хану, Чингисхан вскрыл всю аморальность поступков хэрэйдского хана. Пристыженный Ван-хан поспешил «откреститься» от заговорщиков и предпочел восстановить прежние отношения «отца» и «сына»: «Выслушав эти слова, Ван-хан покаянно вскричал:

«О горе мне, горе!

Достойного