таким образом в его беспечности, Чингисхан решил неожиданно напасть на ставку хэрэйдов.

«И окружили они Ван-хана в Жэр Хавцгайском ущелье, что в горах Жэжэр. И бились наши с хэрэйдами три ночи и три дня, и на исходе третьего дня враг сдался.

Ван-хана и Сэнгума среди пленных хэрэйдов не оказалось. Ночью им удалось незаметно для наших выбраться из ущелья. А сражался против нас все эти дни Хадаг-батор из рода жирхин со своими мужами.

И приступил Хадаг-батор к Чингисхану и молвил: «Чтобы не попал наш хан во вражеские руки и дабы не был ими умерщвлен, три ночи и три дня мы бились, его оберегая жизнь. Теперь, спася его от смерти и выведя из кольца, на милость победителей мы сдались. Коли прикажешь, хан, убить меня, умру. Но если соизволишь мне оставить жизнь, верой и правдой послужу тебе!»

И одобрил Чингисхан его речи и повелел тогда же: «Кто смеет мужа осудить, не бросившего хана своего, сражавшегося, дабы жизнь его спасти?! Такой нам в нукеры годится!»»[480]

В связи с этим решением нашего Героя интересно мнение одного из универсальных мыслителей русского зарубежья Н. С. Трубецкого (1890–1938), который, анализируя мировоззрение Чингисхана, и в частности такой его важный элемент, как принцип верноподданничества, писал: «…После завоевания каждого нового царства или княжества Чингисхан осыпал наградами и приближал к себе всех тех, которые оставались верными бывшему правителю этой завоеванной страны до самого конца, верными даже тогда, когда их верность была для них явно невыгодна и опасна. Ибо своей верностью и стойкостью такие люди доказывали свою принадлежность к тому психологическому типу, на котором Чингисхан и хотел строить свою государственную систему.

Люди такого ценимого Чингисханом психологического типа ставят свою честь и достоинство выше своей безопасности и материального благополучия. Они боятся не человека, могущего отнять у них жизнь или материальные блага, а боятся лишь совершить поступок, который может обесчестить их или умалить их достоинство… в своих собственных глазах»[481].

А вот о том, как Чингисхан относился к людям бесчестным, «предававшим своих властелинов», мы узнаем из рассказа о бедствиях, которые подстерегали Ван-хана и его сына Сэнгума после того, как они вырвались из кольца окружения войск Чингисхана:

«Ван-хану и его сыну Сэнгуму удалось вырваться из кольца наседавших на них мужей Чингисхана. Когда, добравшись до местности Нэгун ус в урочище Дидиг сахал[482], Ван-хан спешился, чтобы утолить у реки жажду, на него наехал Хори субэчи из караульного отряда найманов.

«Я — Ван-хан», — назвался беглец. Но Хори субэчи не знал хана хэрэйдов в лицо; он не поверил иноплеменнику и убил его.

Тем временем сын Ван-хана Сэнгум, его конюший Хухучу с женой ехали втроем в обход урочища; в поисках источника они скакали по пустынному песчаному нагорью, как вдруг Сэнгум заприметил стадо куланов, которые паслись, отбиваясь хвостами от оводов и мух. Сэнгум сошел с коня, передал поводья конюшему, а сам крадучись стал подбираться к куланам. Когда Сэнгум удалился на порядочное расстояние, Хухучу поворотил своего коня вспять и пустил его рысью, уводя за собой и лошадь хозяина. Жена конюшего окликнула мужа:

«Всегда ты был хозяином приближен,

Ни платьем, ни едою не обижен.

Души в тебе не чаял он — почто ты

Спешишь отвергнуть ханские заботы?

Зачем ты от Сэнгума убегаешь,

На произвол судьбы его бросаешь?»

Видя, что жена начинает отставать, Хухучу крикнул ей: «Никак, ты хочешь стать женой Сэнгума?»

На что та ответила: «Негоже, милый, бессовестною тварью, псу подобной, считать меня! Прошу тебя, оставь ему хотя бы жанту[483] золотой! Пусть будет из чего воды напиться».

Хухучу швырнул назад золотой жанту и поскакал восвояси.

Явившись к Чингисхану, конюший поведал владыке, как бросил Сэнгума средь песчаных барханов, пересказал слово в слово свою перебранку с женой.

Выслушав его, Чингисхан повелел: «Дарую жизнь лишь женщине его. Конюший же, что бросил хана, что своего же властелина предал, и моего доверья недостоин».

И Хухучу тотчас был казнен»[484].

Очевидно, что это повеление Чингисхана в отношении конюшего Хухучу, который бросил на произвол судьбы своего господина, сына Ван-хана, Сэнгума, легло в основу ясы о предании смерти слуг, изменивших своему господину[485].

Что же касается самого Чингисхана, который вопреки своему принципу верноподданничества «с легким сердцем пошел на вероломную хитрость против человека, которого так недавно называл своим отцом», то Б. Я. Владимирцов охарактеризовал его действия следующим образом: «Он видел, что находится в тяжелом положении, хорошо знал, что тот же названный отец, Ван-хан, не пощадит его самого; чувствовал, что он, Тэмужин, должен идти неуклонно к своей главной цели — восстановлению (власти. — А. М.) рода монгол, во главе которого должен стоять он, предводитель степной аристократии; да и вся окружающая жизнь, все взгляды и воззрения не могли оказать тогда на Тэмужина задерживающего влияния»[486].

После разгрома хэрэйдов Чингисхан «ввел в свое обладание это государство и улус (хэрэйдский народ. — А. М.)… Со всех сторон приходили к нему с выражением мира и покорности племена… Он устроил великое собрание и в благодарность за это великое благодеяние, установив хорошие и твердые уставы…»[487]

Ни в «Сборнике летописей», ни в «Юань ши», сообщивших о тогдашнем законотворчестве Чингисхана, содержание «хороших и твердых уставов» не конкретизировалось. Однако, судя по сведениям неизвестного автора «Сокровенного сказания монголов» и Ата-Малика Джувейни, среди них наверняка были указы Чингисхана о награждении, в том числе, и посмертном, особо отличившихся соратников, которые «имеют установленные права и отличны перед другими…»[488]:

«Повоевав хэрэйдов, Чингисхан отдал людей, коих похватали на побоище, своим сродникам и мужам.

Так, Тахай-батору из рода сулдудей была отдана в услужение сотня жирхинцев.

Ибаха бэхи, старшую дочь Жаха гамбу — младшего брата Ван-хана — взял Чингисхан себе в жены, а ее младшую сестру по имени Сорхагтани отдал своему сыну Толую[489].

Даровав прощение самому Жаха гамбе и не учинив разора его подданным, Чингисхан пожелал, дабы тот, подобно второй оглобле телеги, стал верным соратником его»[490].

По свидетельству А. М. Джувейни, все те, «кто участвовал в этой битве, все получили высокие звания… одни стали царями того времени, другие заняли важные государственные должности и прославились на весь мир. А те юноши (Хишилиг и Бадай, предупредившие Чингисхана о предстоящем нападении хэрэйдов. — А. М.) получили (возрожденный указом Чингисхана. — А. М.) титул дарханов: «Всем подданным, оказавшим великие услуги мне и моим преемникам, да будет пожалован титул дархана.