– Ну?

– На снимке четыре человека, вспоминай, кто был пятым?

– Любка Горохова, ты ее знаешь, она продавщица в нашем магазине. А что?

– А то, что по фото непонятно, кто чей кавалер. В кадре одна Маня Толбухина и три мужика… Горохова чья подружка была?

– А ничья. – Митяй фыркнул. – Ее вообще никто не звал, она сама нам в компанию навязалась, когда мы с мужиками в магаз за вином и конфетами ходили. Прилипла, как банный лист: «Я с вами, можно, да, ну пожалуйста?» Ну, мы и взяли ее – она с Маней знакома была, а праздновали-то как раз Манин день рождения.

– Она звала гостей?

– Кто, Маня? – Митяй как будто удивился. – Нет, конечно! Маня не очень-то с деревенскими сходилась, держалась так, будто мы тут все свинопасы, а она одна принцесса. Но Сема все пытался за ней ухлестывать, вот и подбил меня пойти поздравить соседку. Один-то он идти к ней боялся, робел, как пацан, вот и собрал целую группу товарищей.

– Андрея тоже он привел?

– Андрюху-то? Ну да, они же тогда как раз вместе на реставрации часовни работали. Андрюха резьбой по дереву занимался, а Сема был по столярной да плотницкой части, он это умеет. Погоди! – Митяй спохватился. – А ты откуда Андрюху этого знаешь? Он же не наш, не местный…

– Ну здрасте! – Теперь уже удивилась я. – Ты разве не узнал его? Это же тот самый Соколов!

– Какой – тот самый?

– Которого задержали по обвинению в краже буряковского шишака!

– По подозрению, – машинально поправил участковый. – Че, правда?! Тот Андрюха – этот Соколов? Я не знал его фамилию.

– А ты что, не узнал его, когда проводил задержание в моем доме?

– Да как бы я его узнал? Во-первых, я его видел всего пару раз, и было это три года назад. А во-вторых, ты, Ляся, не представляешь, как меняет человека отбытый срок. Помнишь старое кино «Берегись автомобиля»?

– Это где Смоктуновский Юрия Деточкина играет?

– Во-во! Помнишь, какой этот Деточкин в начале фильма и какой – в конце, после тюряги?

– Беззубый, тощий и с жуткой стрижкой, – припомнила я.

– А вначале красавец, интеллигент!

– Я поняла: ты хочешь сказать, Соколов так изменился, что ты не мог его узнать.

– Вот именно. Еще вопросы есть? Нет? Отлично, сгинь и не мешай мне работать, – с этими неласковыми словами брат-участковый невежливо обрубил связь.

– Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, – язвительно пробормотала я, но перезванивать не стала.

У матросов пока не было новых вопросов. Во всяком случае, таких, на которые можно было получить моментальный ответ у Митяя.

Но у матросов, они же поросята, была одна ниточка. Можно сказать, жемчужная нить! Та самая, с которой осыпались перламутровые бусины с металлическими ядрышками. Что, если они все-таки отвалились с бабкиного шишака?

Лизкин утренний набег на мой чердак навел меня на мысль: все вещи со временем портятся и их приходится чинить. Где-то можно обойтись обычной штопкой, скрыв урон, нанесенный молью, а что-то нужно нести в мастерскую специалистам. Я, конечно, не спец по жемчужным головным уборам, но ведь бусины в нем нанизаны на нить, так? Со временем – шишак же старинный! – нить могла истончиться и порваться, а жемчужины – осыпаться и даже потеряться. И что тогда сделала бы владелица убора?

Зная бабу Дусю как мастерицу-рукодельницу, могу уверенно предположить: она нашла похожие новые бусины и нашила их вместо старых. На вид-то культивированный жемчуг от природного не отличается!

– Ну, все, я поехала. – В кухню, где я устроилась за столом с макбуком, заглянула нарядная накрашенная Лизка.

– Стой! – Я вскочила и заметалась по кухне. – Подожди пять минут, мне срочно нужно в город, я поеду с тобой!

Против ожидания, подруга не спросила зачем, только попросила поторопиться, и уже через четверть часа мы катили по шоссе.

Лизка, обычно шумная и бойкая, была нетипично задумчива и тиха.

– А вот скажи, Алиса, ты веришь в любовь с первого взгляда? – вдруг спросила она.

– С первого? – Мне почему-то припомнился Хтось, побитый шваброй. – Не-а, с первого – вряд ли. Может, со второго…

– Может, и со второго, – согласилась подруга. – Но только не взгляда.

– А с чего же? – заинтересовалась я.

– С поступка, наверное, – серьезно ответила Лизка. – Что взгляды? Ими сыт не будешь. А вот когда мужик заботится о том, чтобы тебя накормить… Может, конечно, я слишком приземленная и прагматичная…

– Ну нет, ты не такая! – запротестовала я.

– Но и не романтическая дурочка, правда?

– Даже не знаю… По мне, так натуральная Джульетта, – захихикала я.

Лизка тоже хохотнула и добавила:

– Я вдвое старше той Джульетты.

– В два с половиной раза, – поправила я.

– Фу, Алиса, к чему такая точность!

– Прости, прости!

Некоторое время мы ехали молча. Лизка покачивала головой, сокрушаясь то ли о своем возрасте, то ли о моей бестактности, и поглядывала на себя в зеркало заднего вида. Видимо, собственное отражение ей нравилось – она перестала дуться и снова заговорила, теперь уже мечтательно:

– А какая красивая фамилия – Синеглазова!

– Ты это про тетку Веру?

– Алиса! Я про себя! Елизавета Синеглазова – а? Как звучит!

– Хорошо звучит, – согласилась я и невпопад добавила: – Хотя мне больше нравятся серые глаза.

– Чьи? – моментально отреагировала Лизка.

На мое счастье, ей позвонил один из тех клиентов, кому сегодня предстояло быть беспощадно окученным, и подруга отвлеклась, а потом и забыла о моей интересной оговорке. И только высадив меня в центре города, она спохватилась и спросила:

– Ты не сказала, что у тебя за дела?

– Потом расскажу, – пообещала я и захлопнула дверцу «лягушонки-коробчонки».

Зеленая машинка отъехала, оставив меня у старинного купеческого особнячка, где нынче помещалась частная художественная галерея «Плеяды».

Я взошла на крутое беломраморное крыльцо, придерживаясь за кованые перила, толкнула тяжелую резную дверь и оказалась в просторной светлой комнате с высокими потолками, обрамленными затейливой лепниной. Это было что-то вроде прихожей: направо – гардероб, налево дверь с табличкой «Администрация», прямо – стеклянная стена с проходом на выставку с корявыми конструкциями из дерева и металла и цветными пятнами картин. Я поморщилась: обширные лужи флюоресцентной краски на стенах слепили глаза даже сквозь стекло.

В прошлом году, еще до карантина, я была в этом зале на выставке так называемого Товарищества Провинциальных Художников «Искусство XXI века». Тогда у меня сложилось впечатление, что у наших провинциальных художников какое-то свое летоисчисление: их двадцать первый век был такой пасторальный, буколический… Подавляющее большинство работ составляли натюрморты и пейзажи, причем особенно охотно авторы писали тучные нивы и фруктовые сады. Видно было, что товарищи художники простодушно радуются наступившему в двадцать первом веке продовольственному изобилию и искренне восхищаются осязаемой красотой типичных региональных продуктов: яблок, тыквы, кукурузы, болгарского перца и подсолнухов.