– Да, я сильно виноват перед ней.

Вот она, реакция, его щеки запылали красными пятнами стыда. Увлеченный своим любимым делом, во сне грезящий крутыми видеокамерами и прочими сокровищами операторского искусства, он и не заметил, как убил любовь нежной и хрупкой девушки, положившей к его ногам все свои чистые и сокровенные чувства, брак, душевное и физическое здоровье.

– Она чуть не умерла из-за тебя, и если бы не Макс, ее бы уже не было в живых. А ты, пока она приходила в себя эти долгие два года, даже ни разу не вспомнил о ней, занимался своими тиграми и слонами, клялся в любви своей престарелой директорше, и вот теперь, когда у тебя, скорее всего, появилось имя и ты смог оторваться от своей любовницы, ты вдруг вспомнил о существовании Ольги. Встретился с ее мужем…

– А он вообще женился на другой! – вдруг вскинулся Герман, задирая голову и запуская нервным движением пальцы рук в льняную густоту волос.

– Он хотя бы знал о ней все и просто старался не тревожить.

– Говорю же – виноват.

– Но зачем ты отправился ее искать?

Фима, попивая кофе, посматривал на меня исподлобья, явно не одобряя мое кружение по одной и той же теме, а я, разгорячившись, все продолжал и продолжал сыпать упреками, словно был отцом Ольги. И как вообще могло такое случиться, что она так глубоко, как сладкая заноза, вошла в мою жизнь? Что за чувство я к ней испытывал? Жалость? Любовь? Отчего она за эти несколько дней стала близким мне человеком, едва ли не ближе Гриши?! Сколько еще оттенков нежности и любви расцветут в моей душе в отношении этой прелестной девушки, и это несмотря на то, что именно она стала причиной огромного количества моих же проблем?

Возможно, освободившись от пресса тяжких отношений с директоршей и почувствовав свободу, Герман решил с легким сердцем вернуть себе Ольгу? Эгоизм, помноженный на любовь? Или просто эгоизм в чистом его виде?

В какой-то момент я понял, что еще немного, и Герман попросту сбежит, не выдержав моего натиска. Поэтому я заставил себя успокоиться и принялся за завтрак.

– Мне надо домой, – сказал мне Фима, когда мы с ним уединились в одной из комнат, чтобы обсудить план действий. – Иначе меня выселят.

– Да, конечно.

– Рано утром звонил Ракитин. Дружка Винник еще не нашли, но продолжают работать в этом направлении.

– Если бы он узнал о Германе, вцепился бы в него зубами!

– Это уж точно.

– Я вынужден был рассказать Ракитину о твоей машине, о том, что там только твои следы.

– И что, он едет сюда, чтобы меня арестовать?

– Нет. Ты не думай, он не идиот. Он все понимает и, главное, он мне доверяет.

– Значит, я вне подозрения?

– Марк, успокойся, и давай уже думать, что нам делать дальше. Я сейчас поеду домой, отмечусь, потом поеду к отцу Винник и поговорю с ним.

– А ты думаешь, что Ракитин с ним не говорил?

– Я буду разговаривать с ним о другой Соне, о младшей, которая родилась девятнадцатого февраля, о невесте твоего Гриши.

– Думаешь, ее убийство может быть связано с убийством ее старшей сестры?

– Марк, знать бы! Но мы не должны проходить мимо такого вот чудовищного совпадения – две девушки, сестры по отцу, убиты! Ты же не веришь, что общее между ними – только их кровь, доставшаяся им от отца? Спрашивается, зачем было называть свою вторую дочку таким же именем? К тому же мне бы очень хотелось узнать, были ли они знакомы, как росли, в каких условиях…

– Фима, поручи мне какое-нибудь дело, не могу же я просто отсиживаться в этом доме вместе с Германом, пока вы с Ракитиным будете искать убийцу!

– Марк, сиди уже дома. Мне так спокойнее будет.

– В смысле?

– Да ты как только выйдешь, так обязательно вляпаешься в какую-нибудь историю. То представишься художником и затащишь в койку свидетеля, вернее, свидетельницу…

– Фима!

– А что Фима? Разве я не прав? То отправишься в свою квартиру, а ее, оказывается, пытались ограбить, да еще и кровь на ковре… Так. Стоп. Задание, говоришь? Значит, так. Поезжай к себе домой, я имею в виду московскую квартиру, возьми вату и собери, если получится, кровь с пола. Состриги ворс ковра с каплями крови. Все это положи в чистые пакеты и привези мне. Раз уж все каким-то странным образом закрутилось вокруг тебя, то было бы не лишним проверить и эту кровь. Я отдам эти образцы своему знакомому эксперту. А вдруг выяснится, что это кровь Сони Винник или…

– Ефим, ты спятил, что ли? Ты это серьезно?

– Вполне. Ты просто подумай хорошенько: у кого украли машину в ночь убийства?

– Ну у меня…

– Вот и не мешай мне работать. А если хочешь помочь, я только что сказал тебе, что нужно сделать.

– Но это же просто квартирные воры!

– Ты своему приятелю Коневскому звонил? – перебил он меня, словно не желая слышать мои доводы.

– Нет еще, а что?

– Так звони! Мы-то уехали, а вся компания осталась. Думаю, они допили все твои запасы и, вполне возможно, у кого-то развязался язык.

– Да, такое может быть… Я как-то не подумал.

– Мы проглотили информацию с видео на регистраторе и успокоились. Ты же так и не выяснил, кто к тебе не пришел.

– Да, я понял. Прямо сейчас и позвоню.

Я вышел из дома в сад и набрал Сашу. Он словно ждал моего звонка и сразу же начал докладывать обстановку, отчитываться, мол, столько-то выпили, такая-то выручка, все помыли, прибрались, ключи от бара и от дома у него.

– Саша, что-нибудь полезное для меня услышал? Может, кто-то подозрительно себя вел или сказал что-то такое, что навело бы на мысль…

– Я так тебе скажу, – немного помедлив, произнес Коневский, – кое-что для тебя есть. Ты же знаешь Диму Вершинина.

Кто в Москве не знает Дмитрия Вершинина, писателя-фантаста, который пишет о внедрении инопланетных существ в нашу реальную жизнь?! Умнейший, образованнейший и интереснейший человек. Тихий, спокойный, живущий, как нам всегда казалось, в своем мире.

– И что Дима?

– Когда мы уехали, он как-то забеспокоился, начал тебя искать. Я его пригласил за свой стол, чтобы отвлечь, чтобы он прекратил твои поиски и не привлекал внимания других к твоему исчезновению. Также начали читать стихи, Борис Сыров принялся декламировать отрывки из своей новой поэмы… Так вот, короче, напоил я Диму. И он, уже перед тем, как отключиться, сказал, что он хочет тебе кое-что рассказать. Ну я начал его теребить, мол, давай выкладывай, может, это очень важно. Я-то так торопил его и терзал, чтобы он наутро не начал отпираться, мол, ничего я такого не говорил и все такое. Но он, хоть и набрался до самых бровей, все равно продолжал твердить, что расскажет все только тебе. Еще добавил, что у него, помимо того, что он кое-что видел, еще и имеются какие-то его личные предположения и соображения. Вот так.