Я шел к сторожке, стараясь не смотреть на людей. И снова меня охватило чувство какого-то непонятного стыда, словно я собирался молиться прямо на пляже, среди раздетых загорающих или купающихся людей.

Последний раз я был здесь пять лет тому назад.

– Вы к кому? – окликнул кто-то за моей спиной, и я вздрогнул. Обернулся. Передо мной стояла высокая крепкая женщина в желтом сарафане. В руках она держала миску, полную чищеных окуньков. Щурясь от солнца, она разглядывала меня.

– К вам, – сказал я.

– Белые розы… – усмехнулась она и, кивнув в сторону сторожки, пригласила меня следовать за ней.

Я зашел в сумрак домика, где пахло сухим раскаленным деревом и рыбой, прижимая к груди розы. Они не пахли, словно были сделаны из пластмассы или шелка. Такие вот живые и какие-то мертвые цветы. Этот букет стоил, как вся эта сторожка.

– Так вот кто, значит, приносил тогда розы… Садитесь.

Женщина предложила мне старый венский стул, сама, стукнув миской с рыбой о раковину, вымыла руки, отчего в кухоньке сразу запахло мылом, вытерла руки о довольно-таки чистое полотенце и села напротив меня. Ей было лет пятьдесят, крепкая, загорелая, большую ее грудь обтягивал хлопковый сарафан, пальцы рук были в заусеницах, однако на них сохранился облупившийся смелый алый лак. Лицо гладкое, с глубокими мимическими морщинами в уголках маленьких серых глаз и от крыльев носа к губам. Губы ее были плотно сжаты. Заросшие соломенного цвета брови были нахмурены. На голове ее, напоминая грязную желтую шапку, торчали выгоревшие светлые волосы. Замученная примитивными условиями жизни на турбазе женщина.

– И кем вы ей приходитесь… приходились?…

– Несостоявшийся свекр, – честно признался я.

– А… понятно. Нехорошо, конечно, плохо говорить о покойниках, но лучше бы ваш сынок хорошенько присматривал за своей невестой.

– В смысле? Вам что-нибудь известно о Соне?

– Немного.

– А вы, собственно говоря, кто? Тоже сторож?

– Теперь – да. Как брата посадили, так я здесь и стала работать.

– Значит, тот человек, тот сторож…

– Да, это мой брат.

– Ну тогда, может, расскажете то, что знаете?

– Честно говоря, я никому ничего не рассказывала. Да и не спрашивал меня никто. Но вы, я вижу, человек с широкой душой, раз спустя пять лет снова приехали сюда с цветами. Вы, наверное, думаете, что она была ангелом, да?

– Ну да… – Я хотел, чтобы она говорила и говорила. Ведь она явно что-то знала. Если же сейчас ее отвлекут и скажут, что у нее родилась внучка, и она сорвется с места и исчезнет, как это произошло с Вершининым, я от злости просто лопну!

– Она же сама к нему пришла.

– К кому? К вашему брату?

– Да. Они с компанией отдыхали. Много пили, орали… Здесь часто такое случается. И разные истории, знаете ли, бывали. Брата моего никогда к столу не приглашали, кто он такой, чтобы его угощать… А в тот раз к нему в сторожку пришла одна девушка. Нет-нет, не Соня, другая. Пришла, принесла водки, закуски, колбасы там разной… Угостила и намекнула, что одной девушке позарез нужны деньги. И что если он сможет ей одолжить пять тысяч, то она будет ему благодарна. Но он может ей и подарить их, и за это она готова… Ну, вы понимаете, да?

Я почувствовал, как краснею. За свою умершую сноху, за Гришку. Какой стыд! Неужели это правда? Или же эту байку придумала эта грубая баба, чтобы выгородить своего брата?

– Вас как зовут?

– Наталья.

– А меня – Марк.

– Понятно. И что, думаете, что я все это придумала, чтобы выгородить брата?

Я отвернулся и начал рассматривать засиженную мухами кружевную занавеску на маленьком окне.

– И что случилось? Соня пришла, чтобы переспать с вашим братом за пять тысяч?

– Да у моего брата не было таких денег. Сторговались за три. Девчонка эта сказала, что минут через сорок придет девушка в голубом свитере и джинсах. Что ее зовут Соня.

– А деньги? Он кому отдал деньги?

– Той, первой девчонке и отдал.

– Вот дурак! – вырвалось у меня.

– Не то слово!

– И что было потом?

– А потом небо потемнело… Началась страшная гроза. Сашка, так зовут моего брата, подумал, что эта самая Соня к нему уже не придет. Выпил еще. Сидел, смотрел в окно, как дождь хлещет… И вдруг дверь распахивается и влетает она, эта самая Соня. В голубом свитере и джинсах. Уж не знаю, о чем они говорили, но она ударила Сашку по лицу. Она вообще была какая-то взвинченная. Все порывалась уйти. И тут оказалось, что их заперли. Или Сашка придумал это… или дверь заклинило. Но в любом случае, если бы она даже вышла, промокла бы насквозь, до нитки. Он пытался ее усадить, она обозвала его старым вонючим козлом и еще как-то… Сказала, что ни о каких деньгах не знает. А он распалился… Полез на нее. Может, настроился на девку… Размечтался, пока ее ждал. Он пьяный был, сильно. Развезло его. Но не настолько, чтобы он не смог повалить ее и сделать свое дело. Она брыкалась сильно, заехала ему в глаз кулаком, он разозлился… А еще она кричала как резаная. Он приказал ей замолчать, ее же могли услышать…

– Так, хватит! – вскричал я, не в силах уже все это слушать. – Вы сами-то понимаете, что ее подставили? Заманили, заперли в этой самой сторожке и оставили наедине с вашим озверевшим братом?!

– А зачем она тогда пришла?

– Темная история. И не смейте защищать брата! Он изнасиловал девочку и удушил ее!

Она вдруг тяжело вздохнула и тоже уставилась на эту же занавеску. Мы молчали некоторое время.

– А следователю он это рассказал?

– Кто бы ему поверил, что он деньги дал, что ему пообещали девку молодую… Вот и вы мне сейчас не верите.

– Но даже если предположить, что все это так и что какая-то стерва по каким-то своим причинам решила подставить подружку, то нормальный мужик разве набросился бы на нее? То, что она к нему пришла, еще не означает, что ее надо… что она пришла за этим…

– Не знаю… Это чисто мужские дела… Не справился со своим желанием, бес попутал, виноват, конечно. Но я бы на вашем месте искала ту, вторую, что взяла деньги.

– Так значит, говорите, что ваш брат ничего не рассказал следователю об этой девушке?

– Честно говоря, я и не знаю… Он мне рассказал это на свидании и сказал, что все это не играет уже никакой роли. И еще сказал, что удушил ее случайно, он просто хотел, чтобы она замолчала. А тут еще этот гром, грохот такой, говорю же, гроза была страшная, все попрятались, разбежались… Когда все стихло и он вышел, уже протрезвевший, потому что понял, что она мертвая, то вокруг не было ни души. И ни одной машины, конечно. Они уехали.