Дорожки, ведущей прямо к дворцу, когда-то давно, как утверждал Герочка, принадлежавшему светлейшему князю Меншикову, я не нашел. Шел себе беззаботно вдоль ограды и причудливо выстриженных, запорошенных снегом кустов, выискивая поворот налево. И метров через сто или сто пятьдесят, едва дойдя до регулярного сада во французском стиле, подвергся нападению неизвестных злоумышленников.

Снежок попал в плечо. Незнакомая, раскрасневшаяся на холоде девчушка взвизгнула и скрылась в лабиринтах живой изгороди. Однако стоило мне отряхнуть снег с погона, как сзади показалась целая банда таких же барышень. Большинство снарядов пролетели мимо, но парочка все-таки разбились о спину и бедро.

– Что же вы, Герман! – хватая воздух ртом, проговорил по-французски, пробегая мимо, великий князь Владимир Александрович. – В атаку!

Я не стал спорить. Время у меня было, почему бы не развлечь скучающих, как я решил, фрейлин?

Тонкие перчатки сразу промокли. Парадные башмаки на тонкой подошве так и норовили уронить меня на скользких дорожках. С непривычки у меня быстро сбилось дыхание, и вскоре я уже так же пыхтел и задыхался, как младший брат наследника. Но было необычайно легко и весело. Коварные девушки устраивали засады по всем правилам: разделялись на несколько отрядов, нападали одновременно с двух сторон. Наша с Владимиром верхняя одежда вскоре оказалась полностью покрыта липким снегом.

Я забежал за плотную – таких в Сибири не бывает – елочку и присел, чтобы приготовить несколько снежков. Ну и дух перевести заодно. И тут же увидел крадущуюся вдоль аллеи барышню. Ту самую, что первой на меня напала. Замер, приподнимаясь с колена. Она была одна, без поддержки подруг, и, похоже, не догадывалась о моем присутствии.

Но и нападать со спины мне показалось нечестным. Или, быть может, хотелось разглядеть наконец ее лицо.

– Вот вы и попались, мадемуазель! – воскликнул я, когда между нами осталось не более трех шагов.

Она резко обернулась и вскинула на меня, как мне показалось, огромные карие глаза. Улыбнулась. Всего секунду колебалась, дожидаясь, что я кину в нее снегом, а потом легко подошла и забрала один из моих снарядов. Слишком большой, впрочем, для ее маленьких ладоней.

– Вы настоящий рыцарь, сударь. – Ее французский звучал как-то странно. Без яркого акцента – избави боже, столичные аристократы не могли себе этого позволить, – а чудно как-то, иначе.

– К вашим услугам, прекрасная разбойница, – поклонился я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Почему же вы не кинули? Вы ведь с Валёдей и так проигрываете эту битву.

Вот снова! Она снова странно переиначила имя царевича.

– Это судьба, мадемуазель. Рыцари всегда проигрывают прекрасным воительницам. В этом нет ничего необычного.

– Значит ли это, что вы просите у меня пощады и сдаетесь на милость победителя?

– Вне всяких сомнений, моя госпожа.

– Вы ведь немец? Мне верно сказали?

Отчего-то мне стало неуютно после этого вопроса. Какая-то мысль крутилась в голове, а поймать ее никак не удавалось. Какая-то неприятная, неудобная мыслишка.

– Верно, мадемуазель.

– Отчего-то победа над немцем ничуть не более приятна, чем над русским, – разочарованно выговорила незнакомка.

– Быть может, сударыня, – решился сумничать я, – это оттого, что в империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.

– Вы полагаете, месье? Впрочем – пожалуй. Это бы все объяснило.

– Что-то, о чем я не знаю, прекрасная победительница?

– Ну конечно, – бросив снежок и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. – Вы же не Господь, чтобы знать все.

Где-то я читал, что пухлая нижняя губа говорит о чувственности человека. И наоборот, более крупная верхняя – о преобладании рассудка. У моей незнакомки обе губки были одинаковы. И лоб, как бы она его ни маскировала прическами, высок. Упрямый подбородок и высокие, целеустремленные, «гасконские», раскрашенные морозцем в цвета здоровья скулы. Она вся была какая-то… настоящая, энергичная, как сама жизнь. Легко было бы представить эту девушку и на коне – впереди скифской орды или королевской охоты, и на палубе пиратской шхуны. На великосветском балу, у плиты в хрущевке, за рулем «порше» или в палатке альпинистов – я мог представить ее где угодно, и везде она смотрелась бы совершенно естественно.

– Пойдемте уже, – всплеснула руками незнакомка. – Не стоит нам так стоять.

– Позволите предложить вам руку, сударыня?

– Хорошо-хорошо. Только идемте. Туда.

Девушка сунула кулачок в укромный теплый уголок моего локтя и тут же потянула к очищенному от снега обширному пространству со статуями по периметру у подножия замысловатой лестницы на верхнюю площадку.

– Вот вы где, – обрадовался царевич, быстрым шагом выскакивая из-за толстенных лип. Или дубов – я не слишком хорошо разбираюсь в деревьях, когда на них нет листьев.

Следом за Владимиром из лабиринтов стали появляться и остальные девушки, в одной из которых я с удивлением узнал Надежду Якобсон. Сердце тревожно сжалось. Если есть фрейлины и великий князь, почему бы где-нибудь рядом не появиться принцессе? И возникло у меня подозрение, что я, как колобок, от медведя Александра Второго Охотника ушел, от волка генерал-адмирала Константина Николаевича ушел, от зайца Мезенцева и то ушел, а вот лисичке-сестричке, похоже, все-таки попался…

– Позвольте исправить досадную мою оплошность, – пристроившись рядом, тут же завел разговор брат наследника. – В пылу битвы было неудобно представить вам, ваше королевское высочество, господина Германа Густавовича Лерхе, верного друга нашей семьи.

Рука окаменела. От былой легкости не осталось и следа. А учитывая то, что я понятия не имел, что можно было говорить заморской невесте наследника, а о чем даже заикаться не стоило, так и вообще. Я еще нашел в себе силы остановиться и вежливо поклониться. Грустно как-то стало и обидно. Можно сказать, впервые в этой новой жизни встретил человека, девушку, с кем приятно было даже просто рядом находиться, и тут… такое разочарование.

– А эта прелестная предводительница амазонок, как вы, должно быть, уже догадались, Герман Густавович, – ее королевское высочество великая княжна Мария Федоровна. Наша любимая Минни.

– Отчего же вы, мой рыцарь, не подошли к Наденьке Якобсон? Я же вижу, она ждет этого.

– Мне нечего ей сказать, ваше королевское высочество. При последней нашей встрече она изъявила желание никогда меня больше не видеть.

– О Минни! – как-то непринужденно, с мастерством матерого дипломата вклинился в разговор Владимир. – У нас с Сашей не было никакой возможности встретиться с Германом, дабы принести свои извинения. Боюсь, мы с помощью мадемуазель Якобсон едва не скомпрометировали вас, Герман, в глазах папа. Сейчас, когда все наши шалости открылись, это, может, и выглядит забавно, но тогда Надежде Ивановне пришлось даже сделать попытку шантажировать нашего Лерхе.