— Хоть бы спасибо сказала! — донесся следом голос цыганки-вымогательницы. — Эй, родимая, я бы у тебя еще лифчик купила! Как раз мой размер! Красивый какой! За двадцатку!

«Никогда больше не надену эту прозрачную кофту! — обиженно подумала Олеся, устраиваясь за пластмассовым белым столиком в большом зале кафе. Кондиционированный воздух холодил кожу. — И шорты не надену! Спасибо, наслушалась комплиментов».

Она решила отправиться на вокзал, сесть в автобус Валомей-Шлимовск и по отличной трассе за каких-нибудь семь-восемь часов спокойно, без эксцессов доехать до родного города. Без предупредительного звонка, сюрпризом. Как все удивятся и обрадуются! Но сначала необходимо подкрепиться, так как со вчерашнего вечера у нее не побывало ни единой, самой ничтожной крошки.

Посмотрев меню — листок под полиэтиленом — Олеся заказала себе картофельный салат, борщ, мясо по-французски, бутерброд с красной икрой, кофе и заварное пирожное. Маленький бутерброд стоил пятнадцать рублей, и это было, по мнению Олеси, настоящее свинство. Чтобы прийти к такому заключению, ей понадобилось переместиться из мира огромных денег в условия абсолютной нищеты.

Здоровый аппетит и энергия, с которой она растерзала принесенный официантом заказ, восхитили бы любого пациента гастроэнтеролога. Все было изумительно вкусным, горячим и только что приготовленным. Так показалось Олесе. Она взяла еще один кофе и другое пирожное — ромовый бисквит.

— Посчитаем, — доверительно сообщил молодой парень (официант), извлекая из кармана оранжевого передника калькулятор. — Итак, один салатик — семь рублей, борщ — девять, мясо — семнадцать, бутербродик — пятнадцать, два кофе — шесть, два пирожных — пять. С вас пятьдесят девять рублей, пожалуйста!

Олеся взяла то, что совсем недавно было обручальным кольцом, — деньги лежали около ее бедра на пластмассовом сиденье кресла, в карман обтягивающих шорт плотная пачка не помещалась, — и сняла голубые резинки.

Она отсчитала три пятирублевки и застыла в недоумении. Купюры кончились. Началась аккуратно нарезанная газетная бумага. Официант наблюдал с интересом за манипуляциями, достойными Амаяка Акопяна. Не в силах поверить, что ее обманули, Олеся перевернула пачку и осторожно сняла одну, вторую, третью купюру. И опять показалась бумага.

— Нет! — в отчаянии прошептала она.

— «Куклу» подсунули? — посочувствовал юноша.

— Как же так! — У Олеси в руках было всего тридцать рублей. Именно за столько она продала свое бриллиантовое кольцо. Она не шевелилась, постепенно осознавая весь ужас потери.

— Девушка, — тактично напомнил официант. — Вы платить-то будете?

— Платить? — тихим эхом отозвалась Олеся.

— Да. С вас пятьдесят девять рублей.

Олеся молча смотрела вниз и медленно приобретала цвет яркого пионерского знамени.

Фотография юной жены в обнимку с чудесным малышом всегда стояла на тумбочке у рабочего стола Игоря Шведова, рядом с телефонами и аппаратом внутренней связи. Снимок напоминал идиллическую рекламную картинку — и молодая мать, и сын были прелестны.

Сейчас в глазах Шведова сияло пронзительное горе, а небритая физиономия свидетельствовала об исчерпанности всех нравственных ресурсов. Пальцы побелели, сжимая рамку фотографии. Игорь откровенно страдал, словно Прометей на скале, и его безбрежное горе было видно всем.

— Никаких новостей? — сочувственно спросила секретарша Элла Михайловна. Ее шеф — любимчик судьбы, удачливый бизнесмен, первоклассный строитель — был сейчас растрепанным, жалким мальчишкой, в одно мгновение потерявшим все, что он любил.

— Никаких, — тихо ответил Игорь, не сводя глаз с Олесиного лица.

Элла Михайловна вздохнула. И хотелось узнать подробности, и страшно было возить наждачной бумагой вопросов по открытой ране любимого начальника. Поэтому Элла Михайловна робко перелистнула заготовленные бумаги и начала отчет:

— Сейчас опять будет звонить Мамалыгин из департамента строительства…

— Достал, — вяло отреагировал Игорь.

— Но ссориться с областной администрацией не резонно. Соединю вас с ним?

— Валяйте.

— Вот последняя сводка, цифры, я положу вам на стол, используйте в разговоре.

— Угу.

— Не забудьте пригласить его на торжественную сдачу дома, что на Комсомольском проспекте. И прикажите Суздальцеву не выражаться хотя бы при областном начальстве.

— Не забуду.

Диалог постепенно обретал привычный ритм. Элла Михайловна протянула деморализованному шефу спасительный канат повседневных забот, вытаскивая начальника из разверстой бездны горя.

— Уволенный вами имиджмейкер Хайбуллин неистовствует, Игорь Палыч.

— Да? — удивился Шведов. — А чем он недоволен?

— Считает, мы ему недоплатили за оказанные услуги.

— Вот мерзавец! Я два месяца безропотно сносил все его ресторанные счета и детские путевки в Италию!

— Выставить вон нахала?

— Да, — кивнул Игорь, но тут же о чем-то задумался. — Или нет…

Именно сейчас ему не хотелось злить кого бы то ни было. Сейчас Игорь был так уязвим! Кто знает, насколько глубоко вклинился в его судьбу пройдоха Анвар Хайбуллин.

— Сколько он хочет? — поднял глаза на Эллу Михайловну Шведов.

— Еще три тысячи долларов.

— Хам какой. Сколько по курсу?

— Если приблизительно, скажем, тысяч двадцать.

— Приблизительно, Элла Михайловна, я и сам знаю. Я думал, вы мне назовете точную цифру, — резко сказал Игорь.

— Я непременно выясню, какой сегодня курс.

— Мне ведь надо дать указание главному бухгалтеру, — более мягко объяснил Игорь, как бы извиняясь за свою резкость. — Ладно, сами распорядитесь насчет денег. Пусть он подавится, Элла Михайловна.

— Я тоже так считаю. Пусть от нас отстанет. С его взрывным темпераментом! Имиджмейкер к тому же какой-никакой. Лучше заплатить, чем в разгар предвыборной кампании обзавестись таким врагом. Грязь развезет, как в весеннюю распутицу.

— Но чтобы я больше его не видел!

— Кстати, о выборах. Шлимовское авиапредприятие приглашает на встречу. Ваш электорат.

— Ну надо же! Меня любят летчики? А за что?

— А не помните разве ту нашу пятиэтажку на Театральной? Три года назад?

— Все вспомнил. И все понял. Ясно.

Но Элле Михайловне хотелось расшифровать приятный момент из биографии начальника.

— Тогда на улице Связи обвалился старый кирпичный дом, — продолжала она, — ведомственное жилье авиаторов. Были жертвы. И вы отдали новую пятиэтажку для переселения летчиков. Они этого не забыли.