Анвар опять сбивался на менторский тон. И Кукишев вскоре должен был возмутиться.

— Я вам объясню одну вещь, она вас заинтересует. Понимаете ли, принятие сознанием внушающего воздействия оказывается вероятным, если его содержание согласуется с нормами группы, которой адресуется информация.

— Чего? — удивился полковник.

— Ну, если на пальцах, своими яростными речами вы отсекаете ту часть избирателей, которые вам бы симпатизировали, если бы их не пугали ваши жуткие публичные заявления.

— Не понял! А что же они мне не симпатизируют?

— Из-за ваших жутких публичных заявлений, — терпеливо повторил Анвар.

Но полковник не был так прост, макароны на его уши укладывались с трудом.

— Ладно, не гони, — грубо сказал он, — Послушал я тебя немного, и хватит. Даже если я завтра начну исполнять па-де-труа в белых колготках или на свои деньги приглашу в Шлимовск Пугачеву — поклонников у меня не прибавится. А тебя я нанял не для того, чтобы ты мне тут заливал рыбу майонезом и стекла полировал. Всякая твоя пропагандистская дурь ничего не значит. Здесь надо действовать тоньше. Я от тебя хочу услышать не всякую расплывчатую ерунду про имиджи-образы, внушение-подражание, а цифры сколько голосов ты мне можешь конкретно купить.

— Купить? — задумался Анвар.

— Ну, купить. Голоса — тот же товар. Вот сиди и думай, как и каким образом. Насчет солдатиков я уже договорился — строем придут. Сюда добавить малообеспеченные слои населения — многие за десятку согласятся со всеми моими мегафонными гадостями, как ты говоришь. Вот топай в собес и пенсионный фонд и наводи мосты, пусть предоставят адреса и фамилии. Видишь, тебе и думать не надо, я уже все за тебя придумал. Ну и мутной водицей залить все вокруг — чтоб ни один мой соперник не выплыл, чтоб дерьмом захлебнулись… И город станет моим!

Анвар молчал, потрясенный безбрежным океаном работы, раскинувшимся перед ним.

— Да… — неуверенно сказал он наконец, — но все-таки надо бы… Ваш имидж базируется… То есть… В общем, Суворин — очень сильный соперник.

— Суворин? — нехорошо усмехнулся Кукишев. — Суворин мне…

Хайбуллин вспыхнул, как юная дворянка. Полковник, конечно, всегда изумлял лексической неординарностью, но о существовании подобного выражения Анвар и не догадывался. Было от чего покраснеть.

Родной Шлимовск и милая сердцу квартира на Солнечной улице оставались недосягаемы. В десять часов, перемыв шваброй в совокупности гектар площади, обессиленная стахановка Олеся выползла из кафе на вечернюю улицу чуждого ей Валомея и с тоской огляделась.

Идти было некуда, а город стремительно пустел. Многоэтажки всасывали в себя добропорядочных граждан, приглашая их к телевизором, на мягкие диваны, за кухонные столы. Темнота спускалась на тротуары, и начиналась ночная жизнь, которая таила бездну специфических опасностей для несчастной, полураздетой, потерявшейся девчонки.

Должен ведь быть какой-то выход, упрямо твердила себе Олеся, шарахаясь в сторону от подозрительных личностей и стараясь держаться наиболее оживленных улиц. Какой-то выход есть всегда. Безвыходное положение бывает только в гробу. «Но мне нельзя умирать! — мысленно воскликнула Олеся. — У меня ребенок. Я так ему нужна!»

О том, что жизнь — категория временная, хрупкая, недолговечная и подверженная зависимости от миллиона случайностей, напоминали Олесе неприятные взгляды встречных мужчин. Она была сейчас беззащитна под этими быстрыми, колкими взглядами и мечтала забиться в укромный уголок крошечной личинкой, спрятаться в землю, притаиться на березовом листочке — только бы не попасть в жадные руки какого-нибудь озабоченного сексманьяка. Или серийного убийцы.

Сзади раздалось прерывистое дыхание. Олеся прибавила шагу. Уже совсем стемнело, и длинная Олесина тень на тротуаре, желтом от света уличного фонаря, торопливо бежала рядом.

— Эй, малышка! — услышала Олеся мужской голос. Игривые интонации не оставляли надежды на благополучный исход возможной встречи. Если ее сейчас поймают — целой и невредимой явно не отпустят.

Олеся не обернулась. Она пустилась наутек — который раз за последние сутки. «Если так будет продолжаться, — успела подумать она, мчась диким галопом по темной улице, — попытаюсь сдать на разряд».

— Стой! А ну, стой!

Дыхание из прерывистого стало тяжелым — за Олесей бежали. Но кем бы ни был ее преследователь и какие бы он ни вынашивал планы — стабильная дыхалка и длинные ноги у него, несомненно, отсутствовали. Потому что он отказался от мысли догнать шуструю девчонку, будущего кандидата в мастера спорта, уже через каких-то сто метров.

Олеся устало привалилась к стволу разлапистого клена, не в силах отдышаться. Напротив высилась шестнадцатиэтажка-свечка, ее окна приветливо светились яркими огнями, сквозь стекла виднелись разноцветные абажуры, занавески, шторы. Подъезды в количестве двух штук оборонялись массивными железными дверьми с кнопками кодового замка.

Повинуясь внезапному порыву, Олеся выскочила из-под кроны дерева и через секунду, шумно сопя, стояла на крыльце, возле удивленной дамы с хозяйственной сумкой. Та вот-вот собиралась набрать код и открыть дверь.

— Ох, напугала! — схватилась за сердце женщина. — Ты откуда вывалилась?

— Можно я с вами зайду? — робко спросила Олеся.

— А ты в какую квартиру? — поинтересовалась дама. Из сумки у нее торчала дубинка полукопченой колбасы и просматривались помидорные очертания.

Олеся с удовольствием оттяпала бы сейчас, как уличная собачка, излишки колбасы, не уместившиеся в прокрустово ложе хозяйственной сумки, — после трудового дня она очень хотела есть, ее желудок давно расстался с приятными воспоминаниями о мясе по-французски и картофельном салате.

— Я… Я в гости пришла. Мне сказали, что код — 3890, а дверь не открывается!

— Странно, код совсем другой.

Женщина критически оглядывала Олесю, но, кроме претензий к ее экономичному одеянию, вероятно, ничего не имела против — изящная девушка совсем не подходила на роль грабителя, взломщика квартир.

— А в какую квартиру? — на всякий случай спросила она.

— В сто пятнадцатую, — уверенно ответила Олеся, в точном соответствии с надписью над подъездной дверью.

— Ладно, заходи.

Внутри было чисто, холодно, гулко и сидела в стеклянной кабинке вахтерша.

— Девочка в сто пятнадцатую, — кивнула ей дама.

На каком-то из этажей Олеся покинула лифт и прошлась по коридору. В закутке у мусоропровода, кишечник которого усиленно, с грохотом и треском перерабатывал отходы жизнедеятельности квартирантов, стояло несколько больших картонных коробок. Их содержимое раньше, судя по надписям, составляли стиральная машина «Индезит», телевизор «Дэу» и холодильник «Самсунг».