Слешинский был обаятельным человеком. В отношении студентов всегда проявлял полное джентльменство. Читал без ораторских приемов, но выразительно и четко. Математику скорее преподавал, чем читал.

В смутное в университете время, наступившее после беспорядков 1889 года, правильность занятий нарушилась. Но начальство требовало, чтобы профессора, как будто при нормальных условиях, производили зачетные репетиции по прослушанным курсам.

Эти репетиции не ко времени — волновали и профессоров, и студентов. Большое негодование вызвало циничное выступление в курилке на сходке студента Семиградова, из бессарабских дворян, толстяка, с трудом волочившего живот:

— Не понимаю, зачем нам отказываться от репетиций? Профессора теперь экзаменуют кое-как… И мы можем легко сдать такие предметы, которые в другое время сдали бы с трудом…

Дружный свист и шиканье не позволили Семиградову развить свою мысль.

Некоторые профессора малодушничали и, опасаясь студенческих демонстраций, экзаменовали желающих не в аудитории, а на дому. Группа студентов разослала всем профессорам письмо: «Согласитесь, господин профессор, что экзамены, производимые через заднюю дверь, одинаково позорны как для студентов, так и для профессоров!»

Слешинский, единственный, открыто реагировал на это. Бледный поднялся на кафедру:

— Господа, я получил письмо с требованием прекратить экзамены. Исполнить этого я не могу, так как производить их я по долгу службы обязан. Но я буду экзаменовать лишь при условии, если желающие экзаменоваться открыто об этом заявят здесь, в аудитории.

Уже в старости Слешинский получил, наконец, давно им заслуженную кафедру, но не в России, а в одном из польских заграничных университетов.

Предмет проф. Сабинина перешел ко вновь прибывшему в Одессу проф. В. В. Преображенскому. Вечно торопящийся, кипящий и увлекающийся человек! То увлечется химией, то астрономией… И при этом ужасно фантазирует. В ту пору, например, он носился с мыслью устроить в полярных странах гигантский телескоп, с объективом, выточенным из полярного льда…

Внешний вид — растрепанный, растерянный, часто просто неряшливый. Свойственная человеку не от мира сего неряшливость была и в его холостой квартире. Путешествовал он нередко на пароходе, всегда в третьем классе, с мешком, вместо чемодана, да и то по преимуществу заполненным книгами.

Читал В. В. лекции, как и вообще говорил, — точно впопыхах, торопясь, волнуясь и сбиваясь. Часто стирал свои выкладки, из‐за ошибки, и снова их писал. Это действовало расхолаживающе, нервировало. Как лектора, его недолюбливали.

Процессом экзаменов Преображенский очень увлекался. На письменных экзаменах держал себя, точно классный надзиратель средней школы: ходил неустанно между скамьями и во все глаза смотрел, как бы студент не воспользовался пособием.

Механики

Профессор теоретической механики Валериан Николаевич Лигин был хорошим лектором, хотя научно и не блистал. Худощавый, стройный, с рыжеватыми волосами, всегда чисто выбритый, с небольшой бородкой и золотым пенсне на тоненькой золотой цепочке, перекинутой за ухо и гармонировавшей с цветом его волос, с тонкими чертами лица… Джентльмен с ног до головы и светский человек — он выделялся этим свойством среди остальной профессуры.

Студенты ценили его корректность, охотно слушали лекции, но учеников у В. Н. как-то не было. Да Лигин их, по-видимому, и не искал. Его более влекла общественная деятельность.

Лигин был, между прочим, в эту пору избран товарищем городского головы в Одессе. По местным условиям это был видный пост. Головою был грек — миллионер Г. Г. Маразли, известный благотворитель; впрочем, его благотворительность более распространялась на Грецию, чем на Одессу, с которой он свои миллионы собственно и собрал. Однако Маразли любил царствовать, но не управлять. Поэтому городские дела почти всецело заняли товарища головы В. Н. Лигина.

Позже В. Н. был назначен попечителем Варшавского учебного округа. На пост, где по местным условиям требовался большой такт и корректность, — это было удачным выбором.

При всей симпатии и уважении, которыми пользовался заслуженно В. Н. Лигин, ему нельзя не поставить в упрек выбора своего заместителя. Должно быть, впрочем, у него не было выбора…

Еще в мое время начал читать лекции, в роли будущего заместителя В. Н., приват-доцент Иван Михайлович Занчевский. Он сразу обратил на себя внимание слабой защитой магистерской диссертации, во время которой, однако, не академически резко возражал на деловую, но тяжкую для него критику Н. А. Умова. Ученого из Занчевского не вышло. Он не пользовался также симпатиями. Вечно почему-то озлобленный, придирчивый, с недовольным лицом… Человек с узким мировоззрением; и в ту пору сильный реакционер… Лектором Занчевский был также неважным.

Прошел длинный ряд лет. И вдруг — Занчевский стал выборным ректором университета. Это было незадолго до революции.

Встречаюсь со знакомым одесским профессором:

— Как это могло произойти?

— Если б вы знали, каковы были остальные кандидаты. Положительно, не на ком было остановиться… Занчевский хоть работать может.

Вскоре, однако, произошел разгром профессуры Новороссийского университета по обвинению в левизне. Был даже судебный процесс, и ректор Занчевский оказался на скамье подсудимых. Реакционер раньше, он теперь обвинялся в левой политике… Занчевский по решению суда был удален от должности.

Процесс этот неожиданным образом сделал И. М. Занчевского героем, «пострадавшим за правду». Он переехал в Петербург, где работал на частной службе.

Вспыхнула революция, и, как полагалось, Занчевский с триумфом был возвращен на пост ректора. Но дальше что-то с его ректорством не наладилось.

Были еще приват-доцент по механике, Хаим Иегудович Гохман. Этот с циничной откровенностью смотрел на свою службу как на доходный промысел. Мы, студенты, были, например, шокированы его неожиданным заявлением во время лекции по поводу сдачи им в книжные магазины для продажи своей диссертации по 4 рубля за экземпляр:

— Мне таки, положим, она ничего не стоит. Мне дали казенные средства на ее напечатание. Ну, а кто же об этом знает? Скажите, ну почему бы мне и не заработать?

Лектор он был нудный, но вечно носился с проектами прибыльных предприятий, связанных с его специальностью. Один из профессоров ему высказал:

— Бросайте, Хаим Иегудович, лучше преподавание в университете, а открывайте публичный дом!

Общий хохот. Гохман не обиделся. Под конец он открыл частную еврейскую гимназию, широко использовав для этого свое ученое звание.

Н. Д. Зелинский

Николай Дмитриевич Зелинский только начинал свою академическую карьеру в качестве приват-доцента по неорганической химии. Я был в числе вообще первых его слушателей.

Химия на математическом отделении была в пренебрежении; занимались ею только охотники. Н. Д. читал нам с большим увлечением, но преподавательский опыт у него только еще начинал вырабатываться.