Сэм знал, что он может это остановить. Достаточно было выйти вперед, стать лицом к людям и сознаться в совершенном преступлении. На его руках была кровь. Он должен, склонив голову, рассказать всем, как он убил в лесу другого мальчика. Должен повести их в лес и указать это место. И тогда все закончится. Зубная Фея уже не будет иметь над ним никакой власти и уберется отсюда вместе со всей этой потусторонней шатией.

Он это сделает. Прямо сейчас. Он отложит свой сборник церковных гимнов и пойдет к алтарю. Он взглянул на маму, которая с застывшим от ужаса лицом тянула высокие ноты, слишком пронзительные для праздничного песнопения. Когда он шагнул в проход, мама отвлеклась от текста. Что-то в выражении смертельно-бледного лица мальчика заставило ее умолкнуть. Также побледнев, она дотронулась до руки Сэма и посмотрела на него вопросительно.

– Телескоп, – прохрипел он. – Ты купила телескоп?

Конни растерянно кивнула, совершенно перестав понимать, что творится с ее сыном. Она потянула его из прохода и усадила на скамью рядом с собой, после чего вернулась к пению, найдя нужную строку и повысив голос до отчаянного вопля. Сэм почувствовал дурноту. Он уткнулся носом в псалтырь и присоединил к общему хору свой слабый голос, тонкой струйкой вознесшийся к стропилам церкви.

Удары в дверь начали ослабевать и вскоре прекратились.

С этой минуты их уже никто не тревожил, и оставшаяся часть службы прошла относительно гладко. В конце все стали обмениваться рукопожатиями и желать друг другу счастливого Рождества. Они выходили из церкви поодиночке, и преподобный Эвингтон крепко жал руку каждому, одновременно хватая его левой рукой за предплечье (Сэм даже вздрогнул от неожиданности). Никто не обсуждал случившееся. Казалось, они сговорились делать вид, будто ничего необычного и не произошло, хотя Сэм знал, что им всем очень не по себе. В голосах, уже на улице обменивавшихся последними рождественскими пожеланиями, были явственно слышны отзвуки недавней паники.

– Ну и ну, – сказала мама, когда они вышли из церковных ворот. Весь остальной путь до дома они проделали в молчании.

– И как оно там? – спросил Нев Саутхолл сонным голосом. Перед ним на полу валялись осколки блюда и рассыпанные орехи; комната была пропитана густым пивным духом.

– Тинейджеры, – мрачно отозвалась Конни. – Тинейджеры.

После кошмарной встречи Рождества один из пакетов, оказавшийся под елкой в доме Саутхоллов наряду с другими подарками, остался нераскрытым. Помимо необычной оберточной бумаги в бледно-зеленую и желтую полоску, пакет удивлял отсутствием на нем каких бы то ни было складок и склеек. Подарки, которые Сэм готовил для своих родственников, при всем его старании выглядели неряшливо, с неровно подвернутыми краями и загнувшимися углами; к тому же изобилие клейкой ленты не позволяло развернуть их без помощи острого ножа или ножниц. Но этот странный подарок – небольших размеров коробка – был просто покрыт ровным слоем бумаги без малейших следов того, что ее в каком-нибудь месте подворачивали или склеивали.

Подарок предназначался Сэму, и в этом сомневаться не приходилось. Его имя было выведено на обертке, причем буквы состояли не из сплошных линий, а из рядов мелких крестиков. Едва увидев этот пакет под елкой, Сэм почуял неладное, незаметно от родителей унес его, не открывая, в свою комнату и спрятал под кроватью. Затем он снова спустился вниз, чтобы принять участие в торжественном распаковывании подарков – и с этой самой минуты все покатилось кувырком.

– И что он с ним сделал? – поинтересовался Клайв, возясь с подаренным Терри спирографом – инструментом, с помощью которого можно было рисовать на листе бумаги бессмысленные, но очень красивые спиральные узоры.

– Надел на голову и немного походил в нем по дому, изображая, будто его развеселила эта шутка, – хмуро ответил Сэм, – но минут через десять снял. Сказал, что в нем потеет голова.

Они втроем сидели на полу в комнате Терри. Дот и Чарли терпимее относились к подобным сборищам в их доме, нежели родители Сэма и Клайва, а сильнейший холод на улице делал невозможным обычное времяпрепровождение друзей, то есть бесцельное блуждание по окрестностям. На первом этаже Дот и Чарли смотрели по телевизору какой-то фильм в компании Линды и ее хахаля. Последнего звали Дерек, и ему было двадцать лет – на четыре года больше, чем Линде. Поостыв после первого приступа ярости, Дот и Чарли сочли за благо пригласить Дерека к себе домой, где они смогли бы приглядывать за парочкой. Это было все же лучше, чем позволять им раскатывать вечерами на машине, подолгу останавливаясь на обочинах в тени деревьев или за кустами у проселочных дорог. Клайв и Сэм не упустили возможности как следует разглядеть этого самого Дерека, когда снимали куртки и обувь в прихожей перед открытой дверью гостиной. Линдин хахаль оказался долговязым сутулым типом с ухоженными бачками и очень длинным носом. Одет он был тщательно, но как-то кричаще-нелепо и называл себя «модом»[6], хотя дядя Чарли предпочитал этому термину старое доброе слово «пижон». Когда, оставшись втроем, они начали удивляться и гадать, что Линда могла в нем найти, Терри подвел убедительную черту под дискуссией – мол, в конце концов, у него есть тачка. Итак, Дерек сидел в гостиной и выглядел дурак дураком, держа за руку Линду и вперив невидящий взор в телеэкран. Его ноги, обтянутые сверхузкими джинсами с поясом много ниже талии, были скрещены в районе щиколоток, а на макушке сидела забытая там по рассеянности бумажная шляпа, ранее вылетевшая из рождественской хлопушки с сюрпризом.

– Ха-ха, это ж надо: подарить отцу на Рождество битловский парик! – веселился Клайв.

– В этих синтетических париках голова и правда потеет, – сказал Терри. – Я один раз такой примерил.

– Дело в том… – начал Сэм.

– А своей маме ты подарил кружку со специальной фиговиной, чтобы можно было пить, не намочив усы? Черт, это круто!

– Не понимаю, как могли перепутаться подарки.

– А с чьими подарками ты их перепутал? – заинтересовался Терри.

– Что?

– Ты говоришь, что перепутал подарки для своих родителей с подарками для кого-то еще. А кому ты хотел подарить парик и кружку?

– Никому не хотел. Я вообще не покупал эти подарки. Маме я купил шампунь, а папе шерстяные носки. Но потом кто-то подменил мои подарки битловским париком и кружкой для усачей.

– Теперь твоей маме придется отращивать усы, – сказал Клайв.