class="p1">Что произошло в машине командира медсанбата, никто не знал. Связной, выдворенный из машины и находившийся неподалёку, слышал громкий крик начсандива и какое-то бормотание командира медсанбата и комиссара. Минут через 15 Исаченко, красный от гнева, выскочил из машины командира медсанбата, даже не закрыв за собой дверь, буквально подбежал к Сангородскому и возбуждённо крикнул:

— С этой минуты вы временно исполняете обязанности командира медсанбата! Больше раненых не принимать! Направляйте их всех в Пюхляярви, в госпитали. В полковые медпункты я сейчас пошлю связного, чтобы предупредить их. Есть ли у вас кто-нибудь толковый из командиров, кого бы я мог взять с собой, чтобы выбрать с ним новое место для дислокации медсанбата?

Лев Давыдович порекомендовал взять начальника медснабжения, старшего военфельдшера Пальченко, сказав, что он является также секретарём партячейки.

— Ах так, ну хорошо. Он мне ещё и по другому поводу нужен. Отправьте его к моей машине, мы сейчас поедем. Да, кто командир эвакотделения?

— Военврач Долин, — ответил Сангородский.

— Почему же он не принимает мер по эвакуации раненых?

— Вероятно, потому, что не знает куда. Он не мог этого узнать у командира медсанбата, ждали распоряжения от вас.

Начсандив был готов снова вспылить, но потом, видимо, понимая, что в беспорядке, который он застал в медсанбате, повинен в какой-то степени и он сам, уже более спокойным тоном приказал вызвать Долина и, ожидая его прибытия, заглянул в операционную, где работал Алёшкин. Начсандив зашёл в палатку, посмотрел поверх простыни, отгораживавшей её переднюю часть, и увидел четверых врачей, которые при слабом свете фонарей «летучая мышь» копались в кровавом месиве того, что прежде было рукой или ногой человека.

— Почему они работают без электричества? — воскликнул начсандив.

— Командир медсанбата не разрешил распаковывать движок без вашего приказа, — ответил Сангородский, зашедший в палатку вслед за Исаченко.

— Ах, чёрт, — вырвалось у начсандива. — Давно они так работают?

— Да вот, врач Алёшкин двое суток отсюда не выходил, немного отдохнул и снова за стол встал.

— Как так? Почему?

— У нас больше хирургов в медроте нет, а госпитальная рота не даёт.

— Безобразие! От моего имени прикажите, чтобы хирургов медроты сменяли врачи госпитальной роты, — сказал сердито начсандив и вышел из палатки.

У входа уже стоял Долин.

— Товарищ Долин, берите санитарную машину, грузите на неё, сколько сумеете, раненых. Вот, товарищ Сангородский покажет вам, кого, хотя вы сами, как эвакуатор, должны знать, кого нужно отправлять в первую очередь. Немедленно поезжайте в Пюхляярви, там госпитальная база армии, найдите полевой эвакопункт (ПЭП) и потребуйте машины для вывоза отсюда раненых. Вместе с этими машинами вернётесь и обеспечите эвакуацию всех до одного человека! Учтите, за вывоз отсюда раненых вы отвечаете лично, понятно?

— Понятно, — ответил Долин, — только послушают ли меня в полевом эвакопункте?

— Сейчас я вам дам записку к начальнику эвакопункта, — и начсандив написал несколько слов на листке, вырванном из полевой книжки.

— Сколько их у вас? — обратился он к Сангородскому.

Тот смутился:

— Вы знаете, тут такая спешка была, что считать было некогда… Наверно, больше пятисот…

— Эх, вы! — зло сказал начсандив. — Немедленно подсчитать! Потом доложите, сколько человек прошло через медсанбат! Ну, поехали, — обратился Исаченко к подошедшему и представившемуся ему Пальченко.

— А вы, — сказал начсандив стоявшим рядом Льву Давыдовичу и Клименке, — берите все неразгруженные машины и следуйте за нами. Отъезжайте отсюда километров пять на юг, сверните в лес и ждите меня или товарища Пальченко. Поставьте на дорогу связного потолковее. Поручите кому-нибудь, как только ваши хирурги окончат работу, собирать всё имущество, сворачивать и грузить палатки и ждать приезда товарища Пальченко! Ну, теперь, кажется, всё. Поехали!

Это произошло в то время, пока Борис находился в операционной. Узнал же он обо всём от Сангородского гораздо позже, когда они сидели в санитарной машине, следуя к новому месту.

Лев Давыдович ослушался начсандива и неразгруженные машины отправил под начальством Башкатова, сам же решил остаться со своими людьми. Подменять кем-либо из госпитальной роты Алёшкина и других не пришлось: поступление раненых прекратилось, и часа через четыре после отъезда начсандива обработали последнего раненого.

В соответствии с распоряжением Исаченко имущество и палатки собрали, свернули и погрузили на три предназначенные для этого грузовые машины. К одной из них прицепили оставленную Прохоровым кухню. На эту работу ушло ещё часа три, наступила уже глубокая ночь, и санитары, сёстры и врачи медроты, устав после такой напряжённой работы, свалились и уснули где попало: кто под машиной, кто под деревом, а кто и прямо на краю поляны.

Ночью в расположение батальона пришло около двух десятков больших автобусов и санитарных машин, которые забрали всех раненых и увезли их в госпитали. С ними уехал и сопровождавший их Долин. Где находилась остальная часть медсанбата, он не знал.

С первыми лучами солнца проснулись Лев Давыдович и старшина Красавин, следом за ними стали подыматься и другие. Только тут командование спохватилось, что они забыли выставить хоть какую-нибудь охрану, и если бы «кукушки» (так называли финских разведчиков, частенько прятавшихся на деревьях) захотели устроить панику, то это им удалось бы чрезвычайно просто. К счастью, никто не наткнулся на медсанбат.

Проснулся и Алёшкин, проспав без малого 12 часов. Сон его был таким крепким, что он даже не слышал, как навес из палаточного пола, служивший ему крышей, был снят, свёрнут и погружен на машину. Не слышал он и шума моторов автобусов, приехавших за ранеными, и тем более не слышал, как свернули палатки. Проснувшись, он вскочил, вспомнил, что было вчера и позавчера, и приготовился вновь бежать в операционную. К его удивлению, никаких палаток он не обнаружил, не было и лежавших повсюду раненых, которых он видел, выглядывая иногда из операционной. Кое-где ходили санитары, сёстры и врачи. У ручья дымилась кухня, в которой что-то варилось. Почти рядом с ним на разостланных шинелях спали Розалия Самойловна, Тая, Дурков и подымался доктор Бегинсон. С самого края продолжал спать Симоняк. Сангородский шёл по берегу ручья своей быстрой, чуть подпрыгивающей походкой. Казалось, что он вовсе и не спал. Тут Борис подумал: «А ведь Лев Давыдович-то, действительно, с начала поступления раненых всё время бодрствовал! Ведь он, кажется, ни на минуту не ложился. Сколько же сил у этого сухонького старика?»

Борис поднялся, подошёл к ручью и, окунув в его прохладные светлые струи голову, задержал дыхание и наслаждался тем, как холодные быстрые потоки скользят по лицу и как бы гладят его. Затем он умылся, вытерся неприлично грязным носовым платком и направился к Сангородскому, стоявшему в это время около кухни, чтобы расспросить