Поцарапал еще раз. За лодыжку.

Он заорал еще громче.

– Ой-й-й-ёй-й-й-й-ёй-й-й!

Угадайте, что дальше. Он разбудил попугая Грегори! Не надо винить меня. Разве виноват я, что Грегори спросонок не понял, где находится, и решил, что мы снова репетируем нашу распрекрасную песню «Хор диких котов».

Так что Грегори исполнил партию сразу четырех голосов.

Громко. Очень громко. Так громко, что некоторые критично немузыкальные люди, побросав печенье и сок, заткнули руками уши. Хомяки по соседству со мной принялись вкапываться в опилки. Пес завыл. Даже змея как будто поморщилась.

Я подумал – не выступить ли за компанию, это же моя любимая песня.

И вот тогда зрители один за другим стали выскакивать из зала. (Я считаю, это очень грубо.) Грегори продолжал петь. На самом деле он был в ударе и пел уже за восьмерых. Тут сломались и те, чьи звери стояли на сцене. Зажав пальцами уши, они подскакивали к столу и хватали свои коробки-клетки-банки. У дверей возник небольшой затор, потому что в проходе два человека пытались замедлить исход остальных, вручая им листовки.

И одной из них была Элли! Да! Элли! Я слышал, как она кричала бегущим мимо:

– Пожалуйста, прошу вас! Возьмите фотографию моего любимого котика и, если увидите, позвоните мне.

Можно было не выворачивать шею, я и так знал, что там мое изображение, а не какого-нибудь нового пушистого котенка, которого она назвала Сладкий Пирожок или Пенси-Венси. Я ей просто поверил и взвыл что есть мочи.

– ЙИ-ОУ-У, ЙИ-ОУ-У, ЙИ-ОУ-У, ЙИ-ОУ-У, ИЙ-ОУ-У, ЙИ-ОУ-У. ЙОУ-У-У-У-УЛ, ЙОУ-У-У-У-УЛ.

Элли знала эту песню! Она часто слышала ее лунными ночами. Она узнала мой голос. Народ бежал в обратном направлении, но Элли, роняя на ходу объявления, прорвалась ко мне.

И бросилась к клетке.

– Таффи! О, Таффи! Наконец-то я тебя нашла! Спасибо небесам!

Я мурлыкал, как бешеный.

Она потянулась открыть дверцу, но Ариф, перестав сосать царапину на руке, остановил ее.

– Стой! Не выпускай этого кота! Он опасен.

Элли вытаращилась на него.

– Ничего он не опасен! Я знаю. Это мой кот.

Ариф затряс головой.

– Нет, нет. Ты ошибаешься. Многие коты похожи, а этот не может быть твой, его зовут Кискинс, и я везу его на уколы, потому что он едет в Испанию.

Элли положила руку на клетку.

– Нет, не едет, – сказала она. – Его зовут Таффи, и уколы ему уже сделали. И хозяйка его – я. Видите, какой умница – нарочно запел свою любимую песню, чтобы я его узнала.

– Не твой он!

– Нет, мой. Могу доказать.

Быстрее молнии она подняла щеколду и распахнула дверцу.

Я не ласкун вообще-то. Но когда речь о спасении, тут уж не до гордости. Я не стал медлить. Я бросился прямо в руки Элли, и мурлыкал, мурлыкал, и терся, терся головой о ее подбородок, и делал все те глупые, постыдные вещи, что демонстрируют голодные коты, если у них кишка тонка просто глянуть на хозяина холодным взглядом, означающим:

– Давай корми.

– Видите? – сказала Элли. – Таффи совсем не опасный. Он замечательный, добрый, умный котик. И я вам его не отдам.

Ариф собирался заспорить, но тут к нам пробилась мама Элли и сказала:

– Да! Это явно наш кот. Его украли около недели назад. Мы по всему городу его портрет развесили, можете любого спросить.

Элли сжала меня еще крепче.

– Теперь верите? – сказала она Арифу. Потом сняла с меня покрытый драгоценными камушками ошейник и положила на стол. – Клетку и ошейник можете оставить себе.

Я был ей обязан спасением, и потому не стал спорить. Арифу я подарил такой примерно взгляд:

– А вы со своим дружком ветеринаром остались с носом!

После того как мисс Уиппи призналась по телефону, что и в самом деле похитила меня несколько дней назад, Ариф прекратил спорить, и Элли с мамой по очереди несли меня домой. Полный триумф!

Когда мы подошли к двери нашего дома, я вывернулся из рук Элли. (Хватит баловать ребенка.)

Затем с видом более чем хладнокровным переступил порог. Проходя под новыми, блестящими, отросшими за неделю листьями, я дружественно кивнул:

– Славно выглядишь, Комнатное Растение!

Я помахал Сковороде и Пианино:

– Привет, дружбаны! Я вернулся! – и отправился наверх поздороваться с Будильником и Тапочками. Элли шла за мной со старым ошейником в руке.

– Ох, Таффи! Как я рада, что ты дома!

Она надела мне ошейник. Он был еще влажным от ее слез, но я, наверное, должен быть за это только благодарен. В конце концов, девочка спасла меня от худшей участи.

Я разрешил ей обнять меня нежно-нежно. Она зарылась лицом в мою шерстку.

– Ох, Таффи! Мой любимый, чудесный, удивительный Таффи! Таффи, которого я так люблю и всегда буду любить, вечно-превечно!

Я позволил ей еще одно объятие, а потом вырвался и отправился вниз к Сковороде. (Ведь Элли и ее мама не слышали, как этот противный ветеринар распинался о моей толщине. А я проголодался.)

Тигр, Снежинка и Белла развлекались, качаясь на косо лежащем водопроводном люке.

– Привет, – говорю, вскакивая на люк рядом с Беллой. – Это я. Я вернулся.

– Кто это? – спросил Тигр.

– Мы его знаем? – спросила Белла.

– Я что-то не припоминаю, – сказала Снежинка.

– Ой, да ладно, вы чего! Обещали ведь не забыть меня.

Они прекратили дразниться и давай расспрашивать. Я рассказал о своих опасных приключениях и случайном спасении. Они помогли мне снять ошейник.

– Только поглядите на этот ошейник, – сказал Тигр. – Мокрый! Заметь, я не удивлен. Последние дни Элли рыдала почти не переставая.

– Это правда, – сказала Снежинка. – Мама пыталась ее отвлечь, предлагала взять котенка, похожего на Пушинку.

– А она только громче ревела, – вздохнул Тигр.