– Т-там к-кто-то есть, – сказала Любка, заикаясь от страха.

– Кто?

– М-мохнатый такой...

– Может быть, мочалка? Или кошка?

– Н-нет. – Любка переминалась с ноги на ногу в позе кустодиевской Венеры. – Это Банник!

– Какой такой банник?

– Ну, Банник такой! Он навроде д-домового, только в бане живет.

– И чем же он страшен?

– А он щиплется! Вот, смотри! – Любашка повернулась спиной.

Дема наклонился и разглядел на ее аккуратной розовой попке свежий синячок. Пожалуй, и он не отказался бы на минутку стать Банником, чтобы получить право ущипнуть Любку за попку в присутствии Леки.

– Больше нигде не щипал? – строго спросил Демид, в тайной надежде рассмотреть еще какое-нибудь потаенное ущипнутое место.

– Нет! – Любка снова прикрылась и зарделась.

– Лека, тебя тоже щипал? – Дема продолжал допрос, не торопясь уйти.

– Нет, ее не щипал, – встряла Любашка. – Он только девушек щиплет. Ну, которые еще не... сам понимаешь.

Снова покраснела. Оно понятно.

– Ладно, посмотрю я на вашего Банника, – благородно сказал Демид. – А вы хоть в предбанник зайдите. А то уж полдеревни, наверное, на прелести ваши пялится.

* * *

Лампочке в бане, наверное, было лет сто. Она еле тлела, а закопченные до черной матовости стены и потолок поглощали тусклый свет почти без остатка. И тем не менее Демид увидел. Увидел Это. Это и не пыталось особо спрятаться от людского взгляда. Сидело себе под лавочкой и таращилось на Демида огромными круглыми, как фонарики, желтыми глазами. Это было похоже на котенка. Да нет, пожалуй. На лемура-долгопята это было похоже. Есть такой зверек. Головенка большая, круглая, почти человеческая. Глазищи как у привидения. Ручонки-ножонки тоненькие. Только обитает эта зверушка на Мадагаскаре, вот незадача. Совершенно нечего делать ей в русской бане. И девчонок за ягодицы щипать.

– Ах ты Чебурашка! – Дема встал на колени на мокрый пол, боязливо потянулся рукой под лавку – вдруг тяпнет? – Кто ж мне это такую зверушку экзотическую подкинул? А ну-ка, иди сюда, малыш...

Существо сердито зашипело и вжалось в угол. И едва пальцы Демида дотронулись до его шерсти – удивительно жесткой для такого нежного на вид создания, почти колючей, как зверек исчез. Не убежал, не юркнул в нору. Просто растворился в воздухе. Минуту его размытая тень еще колебалась в призрачном мерцании лампы, а потом и она пропала.

Странный звук услышал Демид при этом. Словно слово, сказанное голосом призрака. Тихое слово в темноте.

ФАММ.

– Кто это был?

Любопытство, оказывается, пересилило испуг, и девчонки дышали за спиной, наклонились, пытались что-то рассмотреть.

– Банник, – сказал Демид, – маленький глазастый Банник.

– Его зовут Фамм, – неожиданно произнесла Лека. – Он назвал свое имя. И это – добрый признак.

Демид снова уехал в город. Пробыл в деревне совсем недолго.

Не сиделось ему спокойно на месте. Лека ясно видела, что точит его изнутри тревога, разъедает душу, не дает спокойно есть, спать, ходить, дышать. Да только не делился он с Лекой своими проблемами. И на все вопросы: «Ну скажи, в чем дело?! Вдруг с тобой что случится?» – ответствовал неизменно: «Завещание в ящике стола». Шутник тоже нашелся.

Не любила Лека таких шуток. Слишком мало они походили на шутки,

Что такое случилось там, в городе? Что-то назревало страшное. Это грозило Демиду, и Леке, и всем. Может быть, ее место было сейчас рядом с Демидом? Но она не могла заставить себя сейчас уехать отсюда. Одна только мысль о том, что она уедет отсюда, повергала ее в трепет.

Дома... Была ли она здесь дома? Пока еще нет. Но она была совсем рядом от дома. Ей хотелось вернуться домой, но она еще не знала точно, что это значит.

А может быть, уже осознавала, но еще боялась поверить в это.

Так всегда бывает, когда человек неизлечимо заболевает. Когда доктор, уныло перебирая бумажки на столе и отводя взгляд, сухо сообщает, что «у вас, э-э-э, определенное заболевание». – «Что, доктор, это серьезно?!» – И холодный пот ужаса. «Ну, как вам сказать? Достаточно серьезно, к сожалению. Операцию делать уже поздно. Но при определенном курсе терапии некоторое время вы даже не будете замечать отклонений в своем здоровье. Да». И вы идете домой, неся в кармане листочек, на котором непонятными, зашифрованными латинскими закорючками написана та разновидность смерти, которая посетит вас в ближайшее (или в отдаленное) время. И вы забываете об этом – на день, на час, на минуту. И вдруг вспоминаете, и вздрагиваете, и понимаете, что никогда уже не будете таким, как прежде. И горькие морщинки прорезают лоб, и уголки рта опускаются в вечном горестном выражении, укоризне всему живому, что так легко переживет вас – без малейших усилий. Это сводит с ума.

Лека не знала названия своей болезни. Но ее нельзя было вылечить. И единственное, что оставалось ей делать, – это жить здесь. Ходить в березовую рощу – прижиматься к гладким белым стволам. Или просто лежать на земле. И чувствовать, как мысли уходят из головы. Никаких мыслей – только смешанное, и сладкое, и жуткое чувство оцепенения. И что-то внутри стучится и просится на свободу. А может, это просто сердце? Но откуда тогда эта истома – такая, что нельзя пошевелить и рукой? Откуда эта уверенность, что ты уже умерла и каким-то образом украла, продлила срок, отмеренный тебе судьбой?

Единственный человек, который мог ей помочь, был Демид. Но он уехал. Да и что сейчас мог сделать Демид? Она не послушалась его. Она переступила через табу, которое он наложил на нее. И она была наказана. Она не знала, что такое сделал с ней доктор Панкратов. Но он разбудил нечто темное, что дремало в ней всю жизнь.

Это не было еще осознанным. Но ЭТО уже командовало ею, беззвучно, бессловесно подталкивало ее к поступкам, которые нельзя было назвать обычными для человека.

А может быть, так было всегда? Только теперь тайное стало явным?

Может быть.

* * *

Банник сам нашел Леку. Ну да, конечно, он сам пришел к ней – не выползают просто так древние создания к людям. Сторонятся они людей, боятся их. Если уж показались они на свет Божий – значит, большая нужда заставила.

Он окликнул ее, когда она шла по лесу. Окликнул – это сильно сказано. Ни звука не было – только странный внутренний толчок, и она уже знала, что ее ждут. Он хочет с ней поговорить.

– Фамм.

Два больших светящихся глаза в темном дупле. Осторожные, немигающие, тусклые фонарики.

– Фамм, это ты? – тихо позвала Лека.

– Фамм, Фамм. Я.

Не голос, не звук. Тихий шорох в голове. Телепатия. Лека не верила в нее. Сейчас не верила. Она забыла, что когда-то была телепаткой и читать мысли для нее было так же естественно, как читать объявления, расклеенные на заборах. Но она не удивилась. Все это было знакомо. Все это когда-то уже было.