Но на самом деле уже было слишком поздно что-либо менять. Лазар и его жена вернулись из Гаи с авиабилетами для всех нас на завтрашний утренний рейс, и реакция Лазара на кровь, текущую из носа его дочери, была недвусмысленно решительной, особенно при виде насквозь пропитанного кровью носового платка.

— Что это, черт побери, надоумило вас затеять прогулку?

— Если вы хотите отбыть обратно завтрашним утром, — ответил я тоном, в котором сознательно совместил недовольство и упрек, — ей надо привыкнуть к свежему воздуху.

Похоже, что упрек уловила только жена Лазара. А сам он, глядя на дочь, пытавшуюся поднять голову, похоже еще больше уверил себя в необходимости вернуться домой как можно скорее — во избежание еще худшего поворота дел.

— Не нужно паники, — заявил он, как если бы являлся экспертом во всем происходящем. — У девочки всего лишь небольшое кровотечение из носа… его почти уже нет. Самое время нам всем вернуться в гостиницу — немного подкрепиться и начать укладываться.

Я снова вытащил из чехла камеру и сделал несколько снимков всех троих Лазаров, а затем и вместе с сиделкой. То же самое я попросил проделать Лазара. Но этим я не удовлетворился: поставив рядом Лазара и его жену и, пользуясь мягким освещением, я сделал еще один отличный снимок. В ответ на вопросительно поднятые брови Лазара, я сказал:

— Ценность всякого фильма определяется заключительными кадрами. А здесь — при этом невероятном свете и на этом месте просто грех упустить такую возможность. Тем более что с завтрашнего утра подобное вряд ли повторится — ведь мы все время будем в пути…

Лазар выглядел слишком усталым, чтобы принять хоть какое-то участие в этой моей внезапно вспыхнувшей страсти к фотографии, зато Дори приняла все происходящее благосклонно. По всему было видно, что она любит фотографироваться. Было нечто неожиданно трогательное в этой средних лет женщине, в том, как она, стараясь держаться прямо, втягивает выпирающий живот, как, садясь, вытягивает, скрещивая, длинные ноги, как, стоя перед объективом, вздергивает подбородок, и как один раз, и другой, и еще и еще раз улыбается безупречной улыбкой, готовая одарить ею мир столько раз, сколько требуется, делая это на мгновение раньше, чем палец фотографа нажмет на кнопку. И впервые за наше путешествие я ощутил легкий толчок сожаления и страстного желания. Я забрался так далеко, а увидел так мало. Удастся ли мне еще раз вернуться сюда в один прекрасный день?

Ну, а кроме того, я полагал, что внезапное кровотечение было вызвано общей слабостью Эйнат, но не исключено, что и началом месячных; такое случается нередко, правда, у более юных девушек; еще я не мог отделаться от назойливой мысли, что должен существовать небольшой источник кровотечения, связанный с проблемой плохой свертываемости крови, вызванной вирусным гепатитом. А потому я не спускал глаз с Эйнат, которая опиралась на индийскую сиделку. Жена Лазара тоже поддерживала ее, и все трое потихоньку двигались вслед за Лазаром по направлению к гостинице. Кто знал, какие сюрпризы могла поднести нам всем наша больная на пути к Израилю? Так думал я, невольно впадая в тот циничный, излюбленный профессором Хишиным тон, который тот применял, говоря о пациентах, вздумавших хитрить с ним или поймать его на слове. Подойдя ко входу в гостиницу, я механически — в который раз — вынул камеру из чехла и сделал последний снимок, на котором запечатлены были все четверо — индийская девушка и трое Лазаров. Пряча камеру обратно, я поразился мысли, пронзившей меня, — чья группа крови подойдет Эйнат для переливания, если этого потребуют обстоятельства? И, не имея к тому ни малейших оснований, сказал сам себе — единственно возможным донором в экстремальной ситуации может быть только жена Лазара, Дори.

Только она.

* * *

Всю ночь я проворочался в постели в своей маленькой комнате. Я был по-настоящему в ярости от решения Лазаров двинуться в путь с раннего утра. Был ли мой гнев вызван оскорбленным самолюбием из-за того, что со мной забыли посоветоваться? Или это было проявлением сварливой занудности, не в последнюю очередь от мысли, что я возвращаюсь домой, потеряв работу, пусть даже после того, как целую неделю, по двадцать четыре часа в сутки, проводил в обществе административного директора крупнейшей больницы, хотя сам этот факт ничего не решал в положении вещей, при котором по возвращении мне, скорее всего, предстояли — без особой надежды на успех — поиски места в отделении хирургии, увы, в какой-нибудь другой больнице. Когда я понял, что уснуть мне не удастся, я встал с постели и начал собираться. Зажег свет и стал укладывать медицинское снаряжение обратно в рюкзак, тщательно осматривая каждый предмет — так, как я делал всегда. Наш фармацевт был гением — он позаботился обо всем. И его представление о должном и необходимом в сочетании с точностью и рассчитанной экономичностью высветились мне особо ярко в тишине индийской ночи. И я взял себе на заметку: поблагодарить его, как только мы вернемся. А пока что я перебирал один предмет за другим, стараясь поместить его на прежнее место. К тому времени, когда багровая полоса восходящего солнца стала расти между рядами кокосовых пальм, все было закончено, и я решил, что успею еще урвать от бессонной ночи пару часов, не лишних перед предстоящей долгой дорогой. Из маленькой стеклянной трубочки, на которой заботливой рукой фармацевта был приклеен ярлычок с надписью от руки «Эффективное средство от бессонницы», я выудил гладкую синюю капсулу и проглотил ее.

Таблетка оказалась настолько эффективной, что Лазару пришлось долго трясти меня, прежде чем я открыл глаза, а его жена, которая наводила чистоту в кухне с такой истовостью, как если бы находилась в квартире лучших своих друзей, бросила на меня взгляд, который должен был выразить изумление моей ненасытной способностью к беспробудному сну. Что было несправедливо.

— Я не спал всю ночь, — объяснил я, извиняющимся жестом протягивая к ним руки.

Но Лазара не интересовали извинения: он хотел как можно скорее завершить подготовку к отъезду. Три собранных чемодана уже стояли наготове — два старых и один новый, вместивший спальный мешок их дочери и остальные ее пожитки. Сама Эйнат сидела в кресле снаружи, очень бледная, в простом легком платье и красной матерчатой шляпе, которую ее мать привезла с собой из Израиля, — грустная и задумчивая туристка, увозящая с собой вирус гепатита В, засвидетельствовавший тот факт, что ее независимое и самостоятельное путешествие на красочный и бурлящий полуостров закончилось крахом, потребовавшим срочного вмешательства мамочки и папочки. Не прибегая к повторному ее осмотру, я наскоро оделся и проглотил сэндвич, приготовленный женой Лазара, которая на тот момент, похоже, вовсе не была уверена, что поступает мудро, содействуя столь стремительному возвращению. Но в это время моторикша в белом тюрбане возник в дверях подобно приведению. Увидев меня, он поспешил с энтузиазмом пожать мне руку, поклоном же выразил полное удовлетворение тем фактом, что мне удалось живым и невредимым вернуться из Калькутты. На этот раз он раздобыл более вместительную тележку, в которую поместились мы вчетвером и весь наш багаж, после чего мы были без промедления доставлены в маленький и грязный аэропорт в Гае, который при свете дня полностью потерял всю свою ночную таинственность.