Фаина Филипповна умолкает.

Я перевожу взгляд на черную рогатую трость. Строгие дюймы… И на этой странице прошлого хозяйка трости видит свои, строго определенные слова. Именно эти, именно столько. Других слов у нее нет.

- До свидания, - говорю я, - спасибо. Большое спасибо!

3

«В назначенный час ко мне кто-то постучал. Открыв дверь, я увидел мужчину лет тридцати, с рыжеватой маленькой бородкой… в осеннем пальто с поднятым воротником… Войдя в комнату, он спросил: «Здесь живет Князев?» На мой утвердительный ответ заметил: «А я - Николай Петрович». - «Мы вас ждем», - сказал я. - «Дело в том, что я не мог прийти прямым сообщением… Вот и задержался. Ну как, все налицо?» - спросил он, снимая пальто…

Подойдя к собравшимся, он познакомился с ними, сел на указанное ему место и начал знакомить собрание с планом той работы, для которой мы все собрались…

Главной мыслью Николая Петровича, как мы поняли, было то, что люди неясно представляют себе свои интересы… Они не знают, что, если бы они сумели объединиться, сплотиться, в них была бы такая сила, которая могла бы разрушить все препятствия к достижению лучшего» [84].

То, что я воспроизвожу на этой странице, - рассказ В. А. Князева (1871 - 1925). Портовый рабочий Петербурга, член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», повествует здесь о встрече рабочего кружка с Лениным. Настоящее имя Николая Петровича открывается Князеву в другом месте и при совершенно неожиданных обстоятельствах.

«В 1893 году умерла моя бабушка, и мне предстояло получить наследство. Зная, что я всегда могу получить совет со стороны товарищей… я обратился к ним. Они меня отправили к помощнику присяжного поверенного В. И. Ульянову, предупредив при этом меня, чтобы я адреса его не записывал…

На звонок дверь мне открыла квартирная хозяйка, заявив, что Ульянова дома нет, но он скоро будет, и разрешила мне обождать его в комнате. Комната имела два окна. Меблировка ее была очень скромная: железная кровать, письменный стол, три-четыре стула, комод. Осмотрев все, я задумался: «Что это за адвокат и возьмется ли он за мое дело…» Раздался звонок, и вскоре в комнату вошел мужчина. «А, вы уже ждете? - сказал он мне, при этом быстро скинул пальто и стал расправлять немного помятый фрак. - Ну-с, одну минуточку: я сейчас переоденусь, и мы с вами займемся».

Посмотрев этому адвокату в лицо, я обомлел: да это же ведь Николай Петрович! Пока я приходил в себя, передо мною появился переодетый в другую одежду Николай Петрович и, указывая на стул, обратился ко мне: «Вы расскажите мне все по порядку»… Узнав от меня, что бабушка моя умерла в услужении у одного генерала и что последний может присвоить наследство, хотя и имеет собственный каменный дом в три этажа. Николай Петрович потер руки и сказал с ударением на этих словах: «Ну что же, отберем дом, если выиграем, затруднение лишь в том, что очень трудно отыскать посемейный список, так как покойная из крепостных».

Сказав это, он взял бумагу и стал писать прошение для ревизских сказок. Написав его, он указал мне, куда придется ходить, куда подавать, и велел по получении того или иного сообщения по делу прийти к нему»85.

В князевских воспоминаниях отчетливо слышатся три утверждения:

а) в Питере Ленин вел дела рабочих. Именно в этом качестве он и был рекомендован Князеву его товарищами: «меня отправили к помощнику присяжного поверенного В. И. Ульянову». Товарищи Князева - рабочие порта Нового адмиралтейства либо его друзья-единомышленники по революционному делу за пределами порта - снабдили его при этом точным адресом адвоката: Казачий переулок, дом 7, кв. 13;

б) шедшая от Ленина помощь в праве по-ленински полна и предметна: «он взял бумагу и стал писать прошение…»;

в) Ленин писал Князеву прошение о получении ревизских сказок, а следовательно, мог писать и прошение в суд об утверждении в правах наследника: такой была логика развития тяжбы этого рода.

Возьмите два первых тома ленинских сочинений с петербургскими датами, и вас поразят масштабы теоретической работы Ленина в те годы. Более полутысячи страниц. Вершины воинствующей марксистской полемики с народниками и струвизмом: «Что такое «друзья народа»…?», «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве»…

Глубочайший рентген общества, его закономерностей и тенденций. Картина борьбы классов. Злоба дня революционной практики. Ленин предсказывает: «…русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»86.

С первых часов приезда в Петербург из Самары (31 августа 1893 года) до ареста департаментом полиции (ночь с 8 на 9 декабря 1895 года) - одна, но пламенная страсть: служение рабочему делу. Ленин учит рабочих марксизму, ведет кружки, индивидуальные занятия (с В. А. Шелгуновым, Г. М. Фишером, И. И. Яковлевым и др.), выращивает и выковывает из их среды гвардию строителей пролетарской партии, готовит, а затем и осуществляет переход от пропаганды, неизбежно ограниченной какими-то пределами, к широчайшей агитации в массах. Едет в Швейцарию, чтобы наладить связи с плехановской группой «Освобождение труда». Объединяет разрозненные рабочие кружки Петербурга в единую нелегальную организацию революционных социал-демократов - «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Готовит издание газеты «Рабочее дело».

Изучает фабричный быт, руководит стачечной борьбой, пишет листовки.

Петербургские годы Ленина, петербургские часы и минуты, все часы и все минуты - это постоянная всепоглощающая работа на революцию. И часть ее - занятия адвокатурой. Не самостоятельная и обособленная, а именно часть общей и цельной. Часть рабочего дела. Ленин защищает рабочих. Он готов незамедлительно прийти к ним на помощь.

Любопытный штришок приводит в своих воспоминаниях рабочий И. И. Яковлев:

«Для изучения «Капитала» Маркса и я ходил к нему (к Ленину. - В. Ш.) всю зиму, каждое воскресенье от 10 до 12 часов дня… В одно из воскресений я на занятие не явился. Прихожу в следующее. Смотрю, «Федор Петрович» (ошибочная интерпретация тогдашнего псевдонима Владимира Ильича. - В. Ш.) нахмурился и довольно неласково спрашивает, почему не был в прошлый раз. Я рассказал ему, что я и Костя Куприянов сидели три дня в арестном доме на Казачьем плацу за оскорбление городового. И вот его подлинные слова: «Как жаль, что вы раньше об этом не сказали, я бы выступил в суде, и, конечно, вас все равно бы посадили, но, по крайней мере, можно