Во-первых, судимости в прошлом, «подмоченность» биографии, а во-вторых, некоторая его твердость, выразившаяся в том, что он не подписал прошения о помиловании (Марк Вознесенский назвал это, правда, не твердостью, а глупостью, да ведь и не так существенно, что это на самом деле было). В остальном это был просто человек, жертва судебной ошибки. Можно сказать, что это был «человек вообще», «обыкновенный человек», по отношению к которому и родилась в русском народе поговорка: от сумы да от тюрьмы не отрекайся. И страшно, и важно было тут то, конечно, что на его месте мог оказаться каждый. А «твердость» или «глупость» тоже ведь не столь уж редкие качества…

Так что при всем уважении к личности конкретного Виктора Клименкина знакомиться с ним и как-то пристально его изучать не имело смысла сейчас.

И я ограничился тем, что послал письма всем троим, отдельно каждому, где попросил рассказать о деле и ответить на вопросы – кто, с их точки зрения, сыграл в происшедшем самую положительную роль, кто самую отрицательную, что бы они хотели сказать мне как автору будущей повести. Ведь искреннее письмо, ко всему прочему, так много говорит о том, кто его написал.

Гораздо более важным казалось мне теперь встретиться с теми, от кого зависело торжество или поражение законности – с положительными героями из Верховного суда СССР, Бариновым и Сорокиным.

Да, вот она, главная моя тема. Она в том, что в деле Клименкина столкнулись две силы – справедливости и несправедливости, добра и зла. Уважения к закону, личности, достоинству человека, с одной стороны, – и попрание всех этих главных нравственных ценностей, эгоизм, себялюбие, эгоцентризм, с другой. Ведь что было основным препятствием для выявления истины, для исправления судебной ошибки? Объединение республиканских судебных органов «во имя» защиты чести мундира. И с точки зрения самих республиканских органов это их объединение было, очевидно, оправдано. Они ведь как бы не лично за себя боролись…

А на самом деле?

А на самом деле получалось, что борются они даже не за честь мундира. Ведь они не были заинтересованы в самом, казалось бы, важном – в выявлении истины, что единственно могло бы действительно поддержать честь мундира тамошнего правосудия. Подробности и обстоятельства дела Клименкина как раз и свидетельствуют, что весь пыл служителей правосудия, все усилия их тратились не на это, не на истинную защиту чести мундира. Они тратились на защиту совсем другого. До судьбы человека, до выявления истинных преступников – то есть до того, чем и должно заниматься правосудие, – им, в сущности, не было дела. Не о своем долге перед обществом, перед людьми и вовсе не о защите какой-либо чести думали они.

Они думали только лишь о себе. О мелком, чисто личном благополучии своем. Служебном, материальном. Корысть двигала ими, а никакая не честь.

В столкновении общественного и антиобщественного, нравственного и безнравственного видел я главную тему будущей повести.

Верховный суд СССР

Итак, сначала Баринов. Румер сам позвонил, и выяснилось, что зампред отдыхает в санатории. Однако пока принять меня согласился парторг Верховного суда тов. Алмазов, который тоже был знаком с делом Клименкина.

Не без волнения входил я в старинное здание, поднимался по мраморным ступеням, искал в устланном ковровой дорожкой пустынном коридоре нужную дверь. Как все-таки сильна в человеке потребность в доверии, истине, неустанная жажда поддержки! Нужна, ах, как же необходима нам Высшая инстанция, куда можно прийти и выложить свои боли, дождаться наконец справедливого, Высшего суда… Неужели мы так и не найдем ее на Земле? «Есть грозный суд: он ждет; Он не доступен звону злата…» – писал наш поэт. А так ли на самом деле? Есть ли он, грозный-то Судия? Где он?

Итак, Верховный суд огромной, многомиллионной страны, святыня, где, кажется, не могут обитать простые смертные, где нет места человеческим слабостям и страстям, где сам воздух, кажется, должен быть разрежен и чист, как в горах. Сияющей снежной вершиной высится Верховный суд над просторами государства, и замученные, запутанные, страждущие смертные возносят свои молитвы сюда – именно сюда, и величественные Верховные судьи в незапятнанных белоснежных одеждах одаривают просителей, разрешая многочисленные их проблемы… Так думают, наверное, некоторые, подозреваю, так хочется пожалуй, думать многим, но…

Иллюзия! Вредная иллюзия… Сколько людей пострадало из-за нее, сколько разрушено судеб. Нет более высокого суда, чем суд сердца твоего, твоей совести, искать Верховный суд где-то вне – прискорбнейшая ошибка. Взваливать на плечи других то, что можешь решить только ты сам, – вот он, вечный соблазн, источник горестей и страданий. Хотя, конечно, так нужна всем нам порой защита.

Член Верховного суда, секретарь партийной организации Верховного суда, Иван Максимович Алмазов, конечно же, оказался вполне обычным человеком, одетым в обыкновенный костюм – на улице, в толпе и не выделишь такого. Пристально, с особенным интересом смотрел я на него, не только члена Верховного суда, но и секретаря парторганизации! – и как ни старался, ничего особенного не мог разглядеть. Да ведь и естественно же это.

Иван Максимович сказал, что помнит в общих чертах дело Клименкина, что оно было оценочное, что на пленуме он голосовал за отмену последнего приговора. Зампред Верхсуда Баринов вернется из Барвихи в скором времени, тогда и можно будет с ним встретиться, предварительно, разумеется, позвонив и договорившись о дне. С Сорокиным тоже. Разумеется, лучше встретиться с ним после Баринова.

И все. Разговор наш, таким образом, был короток.

Ничего особенно выдающегося я так и не заметил в Алмазове за все время нашего разговора – он был вежлив, корректен, сдержан и только, – но все это-то как раз и не удивляло. Если бы все мы поняли наконец простую, казалось бы, истину: смотри прямо, трезво, честно, в себе прежде всего ищи источник бед своих, неудач, несуразностей, не жди могучего благодетеля, не сотвори себе кумира, не обольщайся. Не от многократных ли нарушений именно этой заповеди так страдала и до сих пор страдает моя Родина, думал я с горечью.

С тех пор прошло около месяца, и в декабре мы встретились наконец с самим Бариновым.

Заместитель Председателя Верховного суда СССР тоже, конечно, ничем особенно от других смертных не отличался. Невысокий, опрятный, внимательный человек встретил меня вежливо, вспомнил о деле Клименкина, сказал, что тогда еще, при первом пересмотре, подумал о том, что необходимо поставить себя на место обвиняемого – только так можно действительно разобраться, нащупать истину. У него привычка такая – дела, подлежащие пересмотру, давать разным людям, независимо друг от друга, чтобы