— Неплохо! — срывающимся фальцетом произнес Павлов, поправляя сбившийся на лоб волосы. — Вполне неплохо. Предлагаю на этом и…

Договорить он не успел.

Я активировал Дар — он пошел по мышцам и венам ледяной волной, мощной и страшной. А потом полупрозрачным потоком устремился на противника.

Павлов захрипел — волна была слишком большой, даже для него.

Кто-то из комиссии подскочил, но я уже не обращал внимания. Я тянул из Павлова все, что только можно было — и силу, и Дар, и душу. Ярость заполнила меня и я не мог остановиться, хотя понимал, что приблизился слишком близко к недозволенному.

Павлов хрипел, глаза его выпучились, лицо покраснело, потом и вовсе посинело.

— Пушкин! Что вы делаете?! — возмутился старичок. — Вы же его убьете!

— Я. Сдаю. Экзамен! — отчеканил я, усиливая воздействие.

Мне хотелось посмотреть на что я способен, какова граница моих возможностей.

— Вы сдали экзамен! Сдали! — старичок повернулся к остальным членам комиссии. — Ну что же вы молчите?

— Сдал! Сдал! — засуетились те.

— Отпустите Павлова, ради бога!

Я нехотя ослабил хватку.

Противник тяжело и сипло задышал, упав на колени. Некоторое время все смотрели на него, как он дышит, страшно и с присвистом. Потом все тот же старичок отодвинул стул, вышел из-за стола.

— Пушкин, это не достойное поведение!

— В чем же оно выражается? — поинтересовался я.

Мне правда было интересно.

— Вы едва не убили первого помощника декана!

Я повернулся к Павлову, пожал плечами.

— Он жив. А я всего лишь сдавал экзамен. Причем бумажный мне отклонили вы сами, разрешив сдать только подтверждение на Дар. Я и продемонстрировал этот Дар. Причем хочу напомнить, что господин Павлов самолично вызвался его принимать. Вы отговаривали его, но он не согласился.

Крыть комиссии было нечем.

— Сученыш! — хрипло прошептал Павлов, потирая раскрасневшуюся шею.

Я хотел ответить этому уроду чего покрепче, но не успел. Дверь с грохотом отворилась.

— Что тут происходит? — внезапно раздался властный женский голос и комиссия вдруг зашепталась.

Я обернулся и увидел седую женщину, высокую, в черном наряде, больше похожим на монашеский балахон. И только серебряная звездочка, украшенная россыпью алмазов, говорила о высоком статусе гостьи.

Еще даже не слыша шёпот комиссии, я понял, что это мадам Смит — сама глава Школы. Однако даже не это внезапное появление меня сейчас напрягло в больше степени.

Смутил клинок, который она держала в руках. Лезвие оружия было окровавлено.

— Что вы тут делаете? — вновь повторила свой вопрос Смит.

В интонациях ее голоса слышались раскаты грома, даже мне, видавшего всякого, стало не по себе. Казалось, за этой личиной хрупкой женщины прячется весь выкованный из железа великан. Все вопросы о том, как же она управляется со всем тут же сами собой отпали.

— Экзамены принимаем, — выдавил из себя Павлов.

Было видно, что перед мадам Смит он робеет и сильно боится ее — власть она тут имела безоговорочную.

— Это больше похоже на бардак! — сурово заметила Смит, оглядывая комнату, в которой было все перевернуто вверх тормашками — дрались мы по настоящему и на такие мелочи не обращали внимание. — И почему именно в этой аудитории, а не где положено?

— Так ведь из-за одного человека, — заблеял Павлов. — Из-за Пушкина, он заявку подал…

Смит смерила меня суровым взглядом и я впервые почувствовал что-то родное из моего мира — точно таким же взглядом на меня смотрела Естер, предводительница штурмовиков. Правда у Смит он был еще тяжелей, и я невольно отвел глаза — не было сил стерпеть его.

«Какая-то ментальная техника?» — подумал я, ощущая тяжесть в голове — будто стянуло лоб стальным обручем.

— И как успехи? — наконец соизволила обратиться Смит ко мне. — Сдали экзамен?

Я глянул на Павлова, ответил:

— Сдал.

— Ну что же, поздравляю.

Это были слова, которые глава Школы говорила не каждому — память подсказала, что я удостоился огромной чести. Удивленные взгляды комиссии только подтвердили это.

Я преклонил голову, ответил:

— Благодарю, уважаемая!

Это были слова из другого мира, именно так нужно было обращаться к почтенным господам и сказал я их от чистого сердца, на мгновение позабыв о том, где нахожусь. В другом случае меня бы выставили за дверь за не соблюдение этикета. Нужно было говорить ей «Ваша Светлость», поминуя тем самым высокий пост мужа и ее статусность. Но искренность, с какой они были произнесены, тронули Смит.

Она едва заметно улыбнулась, кивнула:

— Можешь идти, Пушкин.

Я вновь благодарно поклонился и вышел. Спрашивать о том, почему у нее в руках окровавленный нож было не культурно, поэтому я промолчал, хоть и было чертовски интересно.

— Постой, — обратилась ко мне Смит, когда я уже был в дверях. — Ты обронил?

Она указала на монету. Павлов сверкнул глазами, уже хотел ответить, что это его штуковина, но я опередил его:

— Да, я обронил.

И быстро забрал артефакт себе. Активация его уже была исполнена и кругляш вновь представлял всего лишь обычный кусок металла. Но с этим кругляшом нужно быть осторожным. А еще лучше отнести какому-нибудь мастеру, чтобы он подобрал к нему свой код, который уже не возможно будет взломать Павлову или кому-то другому.

Поднявшись на второй этаж, я двинул к себе. Мысли мои были теперь занятый необычной монетой, которая отрезала мне возможность к активации Дара. Готов поспорить, такая штуковина очень много денег стоит.

Раздумывая о том, как бы предъявить за такую подставу Крысеевым, я дошел до своей комнаты. Внутри звенел телефон, который я оставил на столе.

— Алло?

— Саша, как ты там? — осторожно спросил отец. — До меня дошли слухи…

Он говорил все медленней, предчувствуя самое страшное.

— …слухи, что экзамен перенесли… на сегодня. Это правда?

— Правда, — кивнул я, подкидывая монетку в воздух.

— Ты уже сдал? Или только собираешься идти? Не отвлекают? А то если… то я перезвоню…

— Уже вернулся.

В трубке воцарилось гнетущее молчание.

— Нам собирать вещи? — наконец, спросил Федор Иванович.

Голос его дрожал.

— Собирайте, — ответил я. — Но только не вещи.