Мне пришлось вернуться. Но я пошла не за мужем, а за дочерью. В тот день мы с ним больше не разговаривали, я зашла в комнату дочери, а потом так и не выходила оттуда. Не могла его больше видеть, не могла дышать его запахом, и даже мысль о муже вызывала приступ скручивающей боли, словно из меня вытягивали душу. Но больно и страшно было от того, что я все равно его безумно любила. Он грязно имеет шлюх, а я жалко люблю. Мне неприятно смотреть ему в лицо, потому что боюсь не устоять и все-таки окунуться в эту грязь. Закрываю глаза и представляю, как он прикасается к другим женщинам. И я даже не знаю, сколько их было. А главное — зачем? И почему? За что? Хочу хотя бы на минуту выкинуть эти навязчивые картинки из головы, но не могу, они мучают меня, выедая все самое светлое изнутри, наполняя душу чем-то грязным.

На следующий день он опять пытался со мной поговорить, но я не слушала его, просто переодевала дочь, делая вид, что Артура нет. Он манипулирует дочерью, и я тоже.

Не отхожу от Даны.

Чтобы простить, мне хотелось услышать от него другие слова: раскаяния и признания в чем-то светлом. Я, наверное, только теперь осознала, что Артур ни разу за всю нашу совместную жизнь не сказал, что любит меня. Ни разу! Было много слов нежности, комплиментов и каких-то общих фраз, благодарностей за дочь… Но он ни разу не сказал три простых слова: я тебя люблю. Это только я, как заведенная, повторяла ему эти чёртовы слова. Все просто — он и не любил меня вовсе. Любимым не изменяют. Правильно говорит его мать: на мне женились по банальному залету. Потому что я серая мышка, которая сидит дома, воспитывает ребенка и создает ширму счастливой семьи.

Я же в рот ему заглядывала, верила каждому слову. Он был для меня Богом. А я не значила для него ничего. Говорят, если любишь, можно простить все. А как все забыть? Не хочу зарекаться, но пока не могу даже нормально дышать рядом с Артуром.

Я наивно полагала, что смогу уйти. Вновь собрала дочь, взяла небольшую сумку только с самым необходимым для Даны и решительно вышла из дома. Со двора меня не выпустила охрана. Я солгала, что иду с дочерью в поликлинику, но молодой парень на выходе, который всегда был приветлив, теперь холодно сообщил, что мои выезды контролирует сам Артур. Мне хотелось позвонить мужу и закричать в трубку, что он трус, который боится моего побега. Ведь я все равно уйду, не сегодня так завтра. Он сам отпустит, когда ему надоест жить с бездушной куклой. А я стала именно такой. Кажется, будто у меня вырвали и растоптали душу.

Сплю в комнате дочери — мне очень тяжело заходить в нашу общую спальню. Там все пропитано Артуром, там кровать, на которой мы сотни раз занимались сексом, а потом он уходил на работу и… и возвращался ко мне, ложась в эту чёртову постель, которую мне теперь отчаянно хочется сжечь. Иногда, когда дочь засыпает, и я остаюсь наедине со своими мыслями, грудь переполняет что-то очень болезненное, от чего хочется кричать, загибаясь, а потом бежать к Артуру и колотить его, требуя ответов. Зачем он так с нами?!

Дочь засыпает, и я быстро бегу вниз выпить чаю и что-нибудь съесть, чтобы не кружилась голова. Еда потеряла для меня вкус, как и сама жизнь. Артура ещё нет дома, и очень надеюсь с ним не столкнуться. В кухне хозяйничает свекровь, что-то готовя, но я не обращаю на нее внимания. Ставлю чайник, вынимаю из холодильника мед и апельсин. Делаю себе большую чашку чая с ложкой меда и дольками апельсина. Я так люблю — привычка с беременности.

— Быстро же тебе надоело мужу готовить, — недовольно кидает мне свекровь.

— Отстаньте от меня, не хочу с вами разговаривать! — отвечаю я. Мне надоело сдерживаться и глотать ее вечные упрёки.

— Смотри-ка, вот и открылось твое истинное лицо. А то все притворялась невинной овечкой, — не унимается свекровь.

— Думайте, как хотите, мне все равно, — открываю шкаф и ищу любимое миндальное печенье.

— Тебе, я смотрю, последнее время и на мужа все равно? А печенье свое можешь не искать — я его выкинула, от него много крошек, — заявляет Регина Альбертовна. Мое печенье вообще не крошится, не сомневаюсь, что она выкинула его просто потому, что его люблю я.

— Да, мне все равно на вашего сына! — со злостью кидаю ей. Беру чай и направляюсь к выходу.

— Так уходила бы! — кидает мне вслед свекровь. Даже не удивлена, она давно этого добивается. Я, конечно, не снимаю всей вины с мужа, но не удивлюсь, если выяснится, что это она вместе с Дианой решила открыть мне глаза. Так и хочется язвительно ее отблагодарить.

— Я бы с удовольствием, так ваш сын не отпускает, повлияйте на него. Это же в ваших интересах! — на повышенном тоне кидаю ей. Она ещё что-то кричит, но я уже ее не слушаю. Вроде высказалась, а на душе все равно гадко. Отпиваю по дороге чай, чтобы заглушить горечь. У входа в гостиную встречаюсь с Артуром. Я не видела его, мы сталкиваемся, и весь чай выплескивается мне на живот.

— Ай! — вскрикиваю, роняя чашку. На мне тонкое платье, оно прилипает к животу, и кожу жжет.

— Лера! — кричит Артур, хватает меня за руку и вытягивает на свет. — Снимай немедленно! — командует он, сам хватает полы платья и тянет их наверх. Легче не становится, кожа на животе продолжает гореть. Артур осматривает красное пятно и быстро тащит меня в ванную на первом этаже, а я уже плачу от жжения.

— Что ты делаешь?! — кричу я, когда он затягивает меня в душ.

— Нужна холодная вода, — поясняет он.

Включает воду, забыв переключить ее на насадку, и нас окатывает холодными струйками сверху. Отскакиваю, и весь поток достается Артуру. Он быстро реагирует, переключает душ и, настраивая слабый напор, поливает на мой живот. От холодной воды разбегаются мурашки, но жжение проходит, и становится легко. Закрываю глаза от облегчения и только тогда осознаю, что мы вдвоем в душевой кабине. Я в одном белье, а он полностью одет — в рубашку и брюки. Весь мокрый с ног до головы старательно поливает мой живот.

— Прости, котенок, я тебя не заметил, — оправдывается он. — Болит? — так взволновано спрашивает Артур. Шок от ожога проходит, становится холодно и неловко.

— Нет, все уже хорошо, — выключаю воду и выхожу из душа. Заглядываю в зеркало и понимаю, что белье все просвечивает. Срываю с вешалки полотенце, закутываюсь в него, и кожа на животе вновь начинает гореть. Терплю, стиснув зубы, и выбегаю из ванной. Приходится идти в нашу спальню, поскольку там, в аптечке, есть спрей от ожогов.

Не успеваю я открыть аптечку, как в комнату входит Артур. Пугает то, что он запирает дверь. Делаю вид, что его не существует, перебираю лекарства в поисках спрея, но краем глаза замечаю, как он снимает с себя рубашку, брюки и идет в ванную, но быстро возвращается, вытираясь полотенцем.

— Дай мне, — забирает у меня спрей и срывает с меня полотенце. Застываю, сглатывая, когда вижу, как загораются его глаза, когда он кидает взгляд на мою грудь. Он аккуратно брызгает лекарство на ожог, и становится легче.

— Спасибо, уже все хорошо, — вырываю у него из рук спрей и направляюсь в ванную, чтобы надеть халат, а Артур идёт за мной.