– А я удивляюсь и не удивляюсь, – тихо замечает Маргалит. – В каждой избушке – свои игрушки, в каждой семье есть свои тайны.

– Но такие! – не отступает Мики, глядя на Маргалит, но та опускает глаза, давая понять, что с ее стороны продолжения не последует.

Рут расстегивает пуговицу на белоснежном манжете блузки и, закатывая рукав, спрашивает:

– А что бы вы сделали, если бы она захотела помириться?

– Помирилась бы, конечно! Пусть даже она меня и обидела, но ведь она моя дочь! А я навсегда остаюсь ее мамой. Когда она была маленькой, я часто ей говорила: «Я твоя мама, и я тебя люблю всегда, даже когда я сержусь!»

Элла замолкает, не в силах остановить новый приступ плача.

Мики не сводит с нее глаз.

– Вот так просто? После всего, что она вам сделала?

– Да, так просто. А вы смогли бы не простить свою дочь?! – отвечает ей Элла дрожащим голосом, даже не пытаясь вытереть мокрые от слез щеки.

Мики переводит взгляд с лица Эллы на свои пальцы, сосредоточенно исследует темно-красный лак на ногтях.

– Откуда я знаю? Со мной ничего подобного не случалось. Бывает, конечно, что она на меня сердится: я ведь только человек – могу и ошибиться; но чтобы она вела себя по отношению ко мне подобным образом, никогда! Да и я бы этого ни за что не позволила! Существует элементарное уважение – я ее мама! Что значит, вдруг уйти из дома и использовать подругу в качестве связной? Я вам серьезно заявляю, я бы не допустила такого поведения! Я считаю, что моя дочь должна по меньшей мере ценить все то, что я для нее делаю всю жизнь! Какая неблагодарность! – ее последние слова адресованы непосредственно Элле.

– Мики! Почему вы говорите так, будто обвиняете во всем Эллу? – подается вперед Орна.

– Я не обвиняю, – пожимает плечами Мики, – но… Элла, можно я вам что-то скажу?

Она делает паузу, выжидая, но Элла молчит, устало опустив голову на руки.

– Говорят, что для танго нужны двое, – продолжает Мики. – Я вот что имею в виду: если дочка относится подобным образом к своей маме, это значит, что между ними обязательно что-то произошло и что каждая из них, скорее всего, не подозревая о последствиях, внесла в это свою долю. У всех бывают ошибки. Я уверена, что если бы это случилось со мной – хотя я не могу себе такого представить, но если бы это все-таки случилось, я вам говорю, я бы серьезно задумалась, что именно я сделала не так. Я не могу сказать, что у моей дочки не бывает ко мне претензий, – она смотрит на Нири, – конечно, бывают, но тогда я, в первую очередь, проверяю себя, в чем я могла ошибиться, и стараюсь, не откладывая, поговорить с ней, выяснить и исправить. Я уверена, что над взаимоотношениями с детьми необходимо работать, все время!

– Как, оказывается, все просто! – бросает ей Това и демонстративно отворачивается.

Рут пытается поймать взгляд замершей на своем месте Нири и, не скрывая раздражения, обращается к Мики:

– Я категорически не согласна с вашим тоном! Вам мало всадить нож, вы еще непременно должны его повернуть! Нельзя же быть такой бестактной!

Она тут же отводит глаза в сторону, давая понять, что не заинтересована в ответе.

В комнате – тишина. Нири делает глубокий вдох, собираясь нарушить затянувшуюся паузу, но ее опережает Клодин.

– Элла, можно вас спросить? – обращается она неожиданно мягким тихим голосом, по которому невозможно угадать, что происходит у нее в душе; но это безошибочно читается в ее взгляде: жалость и страх. – Я не могу понять, как это случилось, потому что то, что вы рассказываете, – это… я не понимаю, как такое вообще может произойти.

Она с сочувствием смотрит на Эллу, а та, в свою очередь, отвечает взглядом на взгляд и молча качает головой, ожидая продолжения.

– И все-таки, хотя бы вначале вы пробовали с ней поговорить? – возвращается Клодин к уже прозвучавшему в нескольких вариантах, но так и оставшемуся без ответа, вопросу.

А Рут добавляет:

– Вы ведь спрашивали себя, что же произошло между вами; не может быть, чтоб вы об этом не думали?!

– О чем вы говорите? Конечно, думала.

Ее опухшие от плача глаза превратились в темные, налитые слезами прорези.

– С тех пор не было ни одной ночи, чтобы я не лежала и не пыталась понять, что же тогда случилось. Что я ей сделала?! Я знаю, что не была плохой мамой; я всегда была рядом с ней, чтобы защитить, предостеречь! Всю свою душу я вложила в нее, все свои деньги, все свои силы! Все только для нее! Она была – вся моя жизнь, – еле слышно добавляет Элла. – Вот и сегодня, разве это жизнь? Я часто упрекаю себя, может, это из-за того, что у нее не было отца; я полностью вычеркнула его из нашей жизни. Я вообще не желала иметь дело ни с одним мужчиной и отказывала всем ухажерам, а их у меня было много. Эйнав всегда с такой завистью смотрела на девочек и их отцов… у меня аж сердце сжималось, но все равно я не хотела: по-моему, это глупо выходить замуж только ради ребенка. Вместо отца у нас был сосед, она относилась к нему как к отцу.

Одна фраза – и группу как подменили. Первой вскакивает Орна:

– Так вот в чем дело! Вы пробовали спросить, может, этот сосед, не дай бог, ну вы понимаете… может, из-за этого она сбежала?! Это случается чаще, чем мы думаем!

Элла устало качает головой.

– Нет, нет, это совершенно не то. В этом я абсолютно уверена; я знаю его много лет, этот человек и мухи не обидит. Наоборот, все ее очень любили. У нас были чудесные соседи, мы жили одной семьей; и была Ора, которая была моей лучшей подругой, пока не вышла замуж и не уехала за границу почти двадцать лет тому назад. Она нянчила и очень любила ее. И мама Оры была для Эйнав как бабушка, но после того, как Ора уехала, связь с ней как-то постепенно прекратилась. Там тоже не все было гладко, неважно… короче, я думала, может, все эти расставания, исчезновения… может, они не прошли для нее бесследно; может, она сердится на меня и за это. Но, – говорю я себе, – есть масса людей, которым пришлось пережить подобные или еще более тяжелые вещи, но при этом они себя так не ведут! У меня тоже было очень тяжелое детство! – взволнованно добавляет она, но вдруг осекается. – Почему я сказала «тоже»?! Странно, я вовсе не думаю, что у нее было тяжелое детство. У нее было нормальное детство: теплый дом, друзья, не было недостатка ни в еде, ни в одежде. У нее было намного больше, чем было у меня, – ведь это у меня умерла мама, когда мне только исполнилось тринадцать, и я всю жизнь искала кого-нибудь вместо нее. И все-таки я осталась нормальной и не вдавалась в крайности, как моя дочь. Я никогда никого так не обидела!

Мики явно теряет терпение.

– Я заранее прошу прощения за то, что собираюсь сказать, так как она все-таки ваша дочь и вы, естественно, ее любите, но я знаю, что просто есть такие дети! Есть дети, которые уже рождаются плохими! Есть дети неблагодарные, которые считают, что им все полагается, и думают только о себе; есть дочки, которые завидуют своим мамам, точно так же, как есть мамы, завидующие своим дочерям; вот я и подумала, может, она вам завидует? Вы красивее ее?