Сейчас я чувствую то же самое: будто я двигаюсь и падаю, хотя стою на месте.

Губы полицейского произносят слова, которые я не могу, не хочу слышать. «Джастин Кроуфорд!» – пролаял он когда-то. Но то было много лет назад, и другой полицейский. Хотя я не уверена. Остолбенело гляжу на его острые белые зубы. Сводит живот. Вспоминаю удовольствие, когда раскусываешь твердую карамель. Разочарование, когда в руке остается безвкусное белое яблоко на палочке. Брови полицейского хмурятся, он снова что-то говорит, но у меня в ушах звучит прошлое. Музыка оглушает. Шер призывает «Верить»[4], дети кричат «скорее», спешат пролезть сквозь вращающийся цилиндр. «Не бойся». Папины губы у моего уха. На щеке дыхание, запах хот-дога с горчицей и луком. «Отпусти руки». И я отпустила. Стала карабкаться сквозь цилиндр, полетела с шумом вниз по горке, подняв руки и вопя от восторга и чувства свободы.

Отпусти руки.

Я медленно разжимаю пальцы.

– Миссис Тейлор, вам нехорошо?

Отвечаю как полагается:

– Нет, все в порядке.

Беру протянутое удостоверение и внимательно его изучаю, как будто могу определить подделку, сличить фотографию с лицом, которое передо мной. Руки страшно дрожат, и я говорю себе: что бы отец ни сделал на сей раз, это никак на мне не скажется, – а в душе я все та же двенадцатилетняя девочка, которая глядит, как ее праздничный торт падает на пол и вдавливается в ковер ногой в черном ботинке.

– Миссис Тейлор…

Полицейский убирает бумажник, и по его приподнятым бровям я понимаю, что он заметил мои трясущиеся руки. Сую их в карманы.

– Я констебль Хантер, а это констебль Уиллис. – Показывает рукой на стоящую рядом женщину, чьи длинные темные волосы забраны на затылке в хвост. – Разрешите войти? Нам надо задать несколько вопросов.

– Моего отца здесь нет, – дрогнувшим голосом произношу слова, которые запоздали на много лет.

– Мы хотим поговорить с вами.

Он делает шаг на коврик у двери.

Они все-таки пришли не за папой.

Они пришли за мной.

Молча веду их в гостиную и сажусь, жестом приглашая сделать то же самое. Часть мозга еще помнит о манерах, и я думаю, не предложить ли им кофе, хотя сомневаюсь, что трясущиеся ноги донесут меня до кухни. Под мышками уже щиплет от пота, а я еще даже не знаю, что им нужно.

– У вас что-то произошло? – спрашивают меня.

– Что, простите?

– Дверь, краска.

– А… Чего ждать, когда рядом паб? – безуспешно пытаюсь изобразить спокойствие. – Вы по этому поводу пришли? – секунду позволяю себе надеяться на лучшее.

– Нет.

Думаю про то, какая подходящая у констебля Хантера фамилия[5]. Смотрит на меня не мигая, точно коршун на цыпленка. Завороженно разглядываю его острые зубы. Мне неуютно. Напарница Хантера, улыбаясь, наклоняется погладить Бренуэлла, волосы падают через плечо. Слегка разворачиваюсь к ней, словно она может смягчить известие, которое они принесли.

– О господи! Что-то с Беном?

Мысль о том, что брат в опасности, поражает меня с невероятной силой, и я обхватываю себя руками поперек живота.

– Мы здесь из-за Кристин Янг.

– Крисси?

В тишине пощелкивает батарея за диваном. Жалею, что не убавила газ. Здесь душно.

– Поступило заявление, что она пропала.

– Она не пропала, ее…

«Ее здесь нет», – хотела закончить я, но это звучит смешно. Начинаю снова.

– На прошлой неделе она взяла несколько дней за свой счет и куда-то уехала. Прислала сообщение Бену.

– Бен – это…

– Мой брат. А кто заявил в полицию?

Отвечаю резко, как будто обороняюсь.

Крисси говорила, что хочет побыть одна, я тогда не обратила внимания…

– Боюсь, этого я вам сказать не вправе.

Снова пауза. Мои глаза беспорядочно бегают по комнате, точно я усилием воли могу вызвать сюда Крисси.

– Мы хотели бы задать несколько вопросов, а потом произвести обыск.

– У меня в доме?

– Это дом Кристин, верно?

– Да.

Смотрю на распростертые крылья ангелов на книжных полках. «Они приносят удачу», – не раз повторяла Крисси.

– Конечно, обыскивайте.

Мне скрывать нечего. По крайней мере здесь.

– Как вы думаете… – Пытаюсь остановиться, но слова сами срываются с губ. – Как вы думаете, с ней что-то случилось?

– Кристин в группе риска, – мягко отвечает констебль Уиллис, словно мне тоже требуется особое обращение.

– Риска? – невольно повторяю я, а сама вспоминаю, как Крисси распевала на кухне под любимую музыку восьмидесятых, исполняла танец зомби под «Thriller» Майкла Джексона. Не похоже ни на какую группу риска.

– Вы в курсе, что она проходила медикаментозное лечение, принимала антидепрессанты? – Ручка констебля Хантера царапает блокнот.

– Нет.

У меня рдеют щеки. Депрессия. Как я не заметила? Если вдруг не можешь жить после того, что сделала. Что, если антидепрессанты прислала Крисси?

– То есть вы не знаете, взяла ли она с собой лекарства?

– Я впервые о них слышу. Простите.

Решение солгать не сознательное, но инстинкт самосохранения берет верх, прогоняя из головы все, кроме желания переиграть последние несколько дней. Внутри хаос, мысли непрерывно вращаются вокруг одного и того же. С каждым оборотом реальность расплывается и видоизменяется. Как теперь рассказать про записки, перчатки, кровь на машине? Надо все обдумать.

– Когда вы в последний раз видели Крисси?

Строчат вопросами как из пулемета. Я оттягиваю ворот свитера, он душит.

– В позапрошлую субботу мы ходили в бар. «Призму».

Смотрю на кружки с холодным кофе на столе. Во рту сухо. Никак не переварю новость о депрессии. Жаль, что Крисси со мной не поделилась. Я не понаслышке знаю эту черноту, чувство потерянности и одиночества, огромные усилия, которые требуются, чтобы встать с кровати и передвигать налитые горем ноги. Если бы не пришлось заботиться о Бене, я не знаю, что сделала бы.

– Адрес бара?

Называю адрес, вспоминая кадры с записи камеры видеонаблюдения, где я толкаю Крисси.