бурное течение над порогом. В школе его интересовали история и естественные науки, однако школу он вскоре бросил. Начал работать, возя свиней на мясобойню. Прошел армию, познакомился с мамой, устроился на работу по укладке асфальта — да так и остался на ней до конца.

Пока мой папа рос, в Швеции ввели детские пособия, социальные пособия и пенсию за выслугу лет. Появилось индивидуальное налогообложение. Развивались здравоохранение и родовспоможение, появлялись детские сады и дома престарелых. Происходило перераспределение ресурсов. Две недели отпуска превратились в четыре. Большая часть ответственности за социальное обеспечение граждан теперь лежала не на семье или клане, а на государстве. Все это дало возможность дорожному рабочему и няне — моим папе и маме — зажить так, как рабочие в прежние времена и не мечтали.

Разумеется, перемены в жизни мамы и папы не произошли сами собой. Однако в них не было ничего случайного. Мощные силы пришли в движение. Мои родители были как прозрачные «ивовые листочки», влекомые морским течением. Они переплыли целый океан, не двигаясь с места.

Папе было двадцать, а маме семнадцать, когда они родили мою старшую сестру. Несколько лет спустя они взяли кредит в банке и построили собственный дом из белого кирпича.

Там, на газоне перед домом, папа выложил однажды вечером длинный и странный предмет из металлических колец и сетки.

— Это вентерь для ловли угря, — сказал папа. — Я его купил.

Не знаю, у кого он его купил, — во всяком случае, он точно был не новый, в сетке виднелось несколько дыр, которые мы починили с помощью суровой нити, однако выглядел он все равно очень мощно. Длиной в четыре-пять метров, он был широкий с одной стороны и сужался с другой, а у входа имелись два клапана из сетки, благодаря которым его можно было растянуть до трех метров. Я представил себе, как он лежит на дне реки, захватывая все, что несет течение. Он будет битком набит рыбой. Это вам не то что ставить удочки или делать клубок из червей. Тут менялась вся иерархия. С такой рыболовной снастью мы станем не просто случайными гостями у реки с ее непрекращающимся циклом жизни и событий — мы станем почти всемогущими. Казалось, теперь мы сможем вмешаться в сам природный порядок.

Мы поужинали, папа засунул за губу понюшку табаку, и мы сели в машину, чтобы отправиться к реке, пока не стемнело. Съехав со склона по широкой колее, мы остановились у ивы. До этого несколько дней подряд шел дождь, и река поднялась, став на пару метров шире, чем обычно. В некоторых местах она разлилась, образовав небольшие заливы со стоячей водой, из которой торчали одинокие травинки.

Возле ивы покачивалась на волнах привязанная лодка, натягивая цепь, как пойманное животное. Некоторое время папа стоял молча, разглядывая мутную воду, которая неслась мимо куда более бурно, чем обычно.

— Черт, как поднялась, — буркнул он и сплюнул в траву. — Ладно, все равно попробуем.

У нас были с собой два длинных шеста и один покороче, так что мы уложили их вместе с вентерем в лодку и отчалили.

— Я буду грести? — спросил я.

— Нет, грести буду я, — ответил он. — А тебе придется ставить.

Выплыв на середину реки, он повернул лодку и стал грести против течения, вверх от порога. Уключины скрипели — так он налегал на весла. С каждым гребком лодка натужно преодолевала сопротивление, высоко задирая нос. Папа ворчал, ругался, откидывался всем телом назад, когда тянул весла под водой. Метров через сто он всадил весла в воду почти вертикально и уперся в них руками, стараясь таким образом удержать лодку на месте. Та стала накреняться, словно желая вырваться. Папа пытался парировать это движение веслами.

— Возьми длинный и забей в дно, — сказал он мне, кивая в сторону.

Непослушными руками я взял шест, опустил острый конец в воду и изо всех сил воткнул его в илистое дно. Лодка завертелась на месте, словно пытаясь сбросить меня, но мне удалось вытащить молоток и несколько раз ударить по шесту. В лицо мне полетели брызги грязной коричневой воды.

Мы оба были насквозь промокшие и грязные, когда я наконец забил оба шеста в дно и смог закрепить клапаны у открытого конца вентеря. Лицо у папы блестело от пота, он тяжело дышал. Отпустив весла, он дал лодке скользнуть несколько метров по течению, где мне удалось вбить и короткий шест, чтобы закрепить узкий конец. Вентерь лежал перед нами, скрытый в мутной воде, но входное отверстие оказалось посреди ложа реки, а сам он раскинулся под водой во всю длину, словно тайная комната.

Папа со вздохом отпустил весла, и лодка поплыла по течению. Он сплюнул в воду и посмотрел на шесты, торчавшие из воды, как мачты затонувшего корабля.

— Черт меня побери, если мы не поймаем угря!

В ту ночь я заснул, видя перед глазами угрей. Множество угрей, блестящих желтым и коричневым, ползало у моих ног. Я видел, как они открывают пасти, зло таращатся, втягивают воздух, изо всех сил пытаясь вскарабкаться по моим ногам, как ползучее растение. Их глаза напоминали черные кнопки.

К утру вода немного спала. Папа смотрел на реку, сидя с веслами в руках. Течение стало спокойнее, вода — прозрачнее, и ему не пришлось так напрягаться, чтобы повернуть лодку и подплыть к вентерю.

Но уже на расстоянии мы увидели, что с ним что-то не так. Один длинный шест полулежал в воде, второй и вовсе исчез. Вентерь отнесло и развернуло, так что входное отверстие теперь было повернуто по течению, а не против него, и держалось только на коротком шесте.

— Проклятье! — прорычал папа.

Он подгреб к короткому шесту. Вентерь полоскало