Беглым взглядом окинув цифровые часы, я поняла, что почти всю ночь мне снился Эрик. Но Чарли, кажется, не спала.

Отвернувшись от меня, она присела на полу и открыла банку с разноцветными мелками.

При свете ночника, который я поставила в свою комнату, Чарли очень напористо раскрашивала какой-то рисунок, который я никак не могла разглядеть.

На мгновение я зажмурилась, словно пытаясь уместить час в одну секунду. Затем медленно наклонилась вперед, чтобы рассмотреть рисунок Чарли, и замерла при виде картинки чудовищно багрового цвета на белом листе.

– Чарли, что это такое?

Она перестала чиркать свои каракули и взглянула на меня, указав на дверь шкафа. Она была открыта. Достаточно широко.

Но когда мы засыпали, я точно помню, что закрыла ее.

– Ты… ты это видела? – спросила я. – Эта штука на твоем рисунке. Она вылезла из шкафа?

– Нет, – ответила Чарли. – Он сказал, что пока не может перейти на нашу сторону.

На нашу сторону? Пока что?

От этой фразы все мое тело покрылось льдом.

– Это Зедок?

– Он так представился, – пожав плечами, ответила Чарли, и ее безразличие было самой неприятной частью случившегося.

Я кивнула, но мой затуманенный рассудок неустанно пытался преобразовать ее слова во что-то более осмысленное и адекватное. Впрочем, как и слова Эрика, которые я все еще старалась осознать.

– Мне казалось, или ты говорила, что видела его раньше? – настаивала я.

– Да, – подтвердила Чарли. – Но в прошлый раз у него было обычное лицо, а не скелет.

Сбросив с себя одеяло, я соскочила с кровати и быстро закрыла дверцу шкафа, а затем, прислонившись к ней спиной, недовольно взглянула на рисунок Чарли.

– И сколько вы с ним разговаривали? – спросила я ее. – Что еще он тебе сказал?

– Он долго смотрел, как ты спишь, – сказала она, осматривая меня с головы до ног. Из-за темных кругов ее переутомленные глаза напоминали черные дыры. – Я спросила его, Зедок он или нет, и он ответил «да». Тогда я сказала, что он не похож на Зедока.

Я побоялась задать ей еще один вопрос и растерянно покачала головой.

– И что он ответил?

– Он просто сказал: «Да, я знаю».

– Ты видела, что он сделал? – прошептал первый из двух тонких женских голосов. – То, что он принес с собой оттуда?

Тут послышался второй голос.

– Ты же не думаешь, что он всерьез подумывает о…

– Тише. Не смей произносить это вслух. Он не настолько глуп, чтобы соглашаться на такое.

Сидя за пианино на своей стороне «Молдавии», правой рукой я поднял абажур лампы, которую сломал вечером накануне.

– Он вообще понимает, что творит? – прошипел первый голос.

– Кроме того, что устраивает катастрофу? – усмехнулся другой.

Не обращая внимания на этот дурацкий шепот, кончиками пальцев, облаченных в черные перчатки, я коснулся тонких клавиш.

Я не мог сыграть «К Элизе», но прекрасно помнил приятное покалывание в груди, когда моя рука касалась изящных пальцев Стефани, и как, глядя друг другу в глаза, мы играли жутко некрасивую музыку.

И вот я уже в сотый раз за несколько минут безнадежно теряюсь в мыслях о ней, наивно цепляясь за призрачные мгновения, проведенные вместе.

– Он ни за что не пойдет на это, если понимает, что все закончится катастрофой, – прошипел более глубокий голос, слова которого значили для меня больше, чем слова его спутниц.

– Но зачем он садится за пианино?

– Он хочет играть. Или сбежать.

– А я все-таки думаю, что он достаточно умен, чтобы понимать, что у него не получится это сделать. – И снова в моей голове пролетели воспоминания о прошлой ночи.

Она и я. Мы были так близки. Опьяненный ее близостью, я умирал от соблазнительных слов и невероятной красоты, растворяясь в ее ангельском голосе. Я не мог устоять перед Стефани и жаждал большего. Намного большего.

Хотелось ли мне прикоснуться так к кому-то еще?

Закрыв глаза, я абстрагировался от черно-белых клавиш величественного пианино, но никак не мог отделаться от зловещего шепота и тикающих часов, которые, как и остальные вещи, которые я сломал прошлой ночью, теперь работали.

– Ну, допустим. Ты намерена его остановить?

– Мы. Конечно же, мы вместе.

Вот почему большинство написанных мною музыкальных произведений хранилось на стороне Армандов.

Я всегда сочинял там. Только в этом месте отвратительные чудовища не могли до меня добраться.

– Дорогая Злоба, – прошипел более мягкий из двух голосов. – Ты слышала, как он только что тебя назвал?

– О, Зависть, моя милая, – ответил второй, более хриплый голос. – Мы же обе знаем, что из нас двоих он всегда презирал только тебя.

Я медленно обернулся и взглянул на них сквозь прорези в маске Доблести.

Обе женщины, одетые в изумрудный и медно-оранжевый наряды, разместились на шезлонге у окна и пристально наблюдали за мной из-за развевающихся на ветру кружевных вееров, в то время как за их спинами на холодную землю беспрерывно падали белоснежные хлопья.

Злоба и Зависть, или, как я когда-то называл их, живые сущности, Скорпион и Кузнечик, были парочкой дебютанток, которые однажды устроили настоящий поединок из-за меня. И, невзирая на то, что их живые версии давно скончались, их верные двойники отважно решили противостоять моему проклятию, ядовито, но сладострастно сражаясь за мою жизнь, как и их отчаянные предшественницы.

Так, Зависть носила маску кузнечика с пучеглазыми глазами, в то время как маска Злобы была подобием бронированного скорпиона, а на его плече красовалась длинная коса, напоминающая смертоносный хвост.

Шагая в неразлучном тандеме, они забрали хрустящее печенье с разноцветной поверхности журнального столика, крепко сжимая ручки своих чашечек.

Как ни странно, чашки с чаем они подносили к тем местам на масках, за которыми должны были находиться их губы, и притворялись, что потягивают напиток, имитируя действия своих подлинных предшественниц.

Оба призрака обладали совершенно отвратительными манерами своих некогда живых близнецов, поэтому мне было слишком противно воспринимать их как женщин.

– Ну же, – защебетала Зависть, – а ведь было время, когда ты видел во мне истинную леди.

– И правда, было время, – замурлыкала Злость, дождавшись подходящего момента для решающего удара, – когда он видел в тебе отвратительную любовницу.

– Ага. – Зависть равнодушно махнула рукой в перчатке. – Как тебе об этом не знать, когда ты повсюду суешь свой нос в чужие дела. И – да, осмелюсь сказать, милочка, что он никогда не заботился ни о тебе, ни обо мне. Однако я точно знаю, что из нас двоих он точно выберет меня.