– Ты… другой, – заметила я, изучая его одеяние, которое изменилось вместе с поведением. Теперь его твердую грудь украшал королевский темно-синий жилет с вышивкой, а шелковый галстук черного цвета сменился на белый. Безупречный черный фрак идеально гармонировал с брюками с высокой талией, а его черные лаковые туфли переливались в лунном свете, струившемся сквозь маленькие окошки, виднеющиеся из-за пышных кустов роз.

Раньше я сомневалась, что он мог стать еще очаровательнее, но теперь окончательно убедилась в обратном. Сейчас Эрику не было равных.

– Я другой, – согласился он. – Но как можно было не измениться после того, как услышал твое ангельское пение?

Ошеломленная его риторическим вопросом, я резко затихла.

– Ты слышал, как я пела?

Ненавязчивая улыбка растянула его алые губы, из которых прозвучал ироничный смех. С моей персоны его взгляд переместился на стену, увитую зелеными виноградными лозами.

– Твой бархатный голос захочет услышать и небесный ангел, и демон из ада.

И снова мои щеки охватил неистовый жар. Я скрестила руки в надежде, что этот жест меня утешит или защитит от его внезапной, но все же приятной лести. Однако ни того, ни другого не произошло.

– Стефани, – продолжил он, по-прежнему отводя от меня застенчивый взгляд. – У меня не получится описать словами, насколько уникален твой подарок. Но я был бы отпетым лжецом, да-да, лжецом, если бы не признался в том, как сильно мне хочется, чтобы, ради нас обоих, я никогда не слышал, как ты поешь мою музыку.

– Твою музыку? – Я настолько покраснела, что этого нельзя было не заметить. Видимо, во сне я смущалась не хуже, чем в жизни, и теперь стала такой же алой, как и окружающие меня розы.

– Смею сказать, что только Одиссею, кружившему над островом Сирен, было дано осознать всю глубину моего экстаза, когда я постиг совершенство твоей музыки, – продолжил он. Мне стало не по себе от слова «экстаз», и я поспешила прикрыть лицо рукой в надежде спрятаться от его испепеляющего взгляда. Вероятно, в его время это слово не было таким же непристойным, как сейчас. Или… было?

– И, наоборот, – заговорил он снова, – только утопающий мог постичь такую невероятную агонию, которую я испытал тогда, когда ты от меня сбежала.

От его неожиданного признания я вздрогнула.

– От тебя?

– Прости, я не хотел тебя напугать, – сказал он.

Я кивнула, но тут же потерялась в лабиринте его слов.

– То есть ты имеешь в виду, что это был ты?

Вмиг он опустил глаза и посмотрел в сторону, жадно глотая воздух в поисках ответов, которые не мог мне предоставить. Но затем я вновь почувствовала на себе его настороженный взгляд, полный зловещей тьмы и неразгаданных тайн.

– Стефани, – сказал он. – Я пришел сообщить… что скрыл от тебя всю правду об этом месте. И о себе. А сейчас боюсь за тебя больше, чем когда-либо.

Если бы под простыней был он, а не Зедок, тогда… неужели на одну причину для нервного срыва стало меньше?

– Фигура под простыней, – произнесла я. – На ней была маска.

– Да, – презрительно ответил он.

– Зедок носит маску, – продолжила я.

– Да, – снова подтвердил Эрик, и этот вечно повторяющийся ответ, состоящий из двух букв, разжег пламя моего разочарования. Но затем я окончательно сошла с ума и поддалась течению нашей беседы.

– Эта музыка не может принадлежать тебе, – настаивала я. – Бумага совсем старая, а записи свежие.

– Да, потому что я только что их сделал.

– Нет же, – возразила я. – Это невозможно.

– Я здесь, чтобы сообщить тебе это.

– Ты хочешь сказать, что все слова Лукаса о проклятье и других вещах – правда?

Его лицо вдруг сморщилось от пронзительной боли.

– Скажу тебе честно: я не совсем понимаю, с чего начать. Этот юноша о многом тебе поведал. Признаюсь, я не хотел, чтобы ты об этом узнала, но не знал, почему. Но только до вчерашнего дня, когда все вдруг стало совершенно ясно. И я осознаю, что не вправе требовать от тебя понимания и сочувствия, особенно если учесть, что мы так редко с тобой виделись. И все же, после десятилетий одиночества и вечной тишины, наши беседы превратились в самую сладкую мелодию для моего сердца.

Моргнув несколько раз, я снова покраснела.

Иногда то, как он говорил, словно сочиняя стихи на своем непонятном языке, пробуждало во мне желание переосмыслить сказанное. И частенько мне казалось, что его слова можно воспринимать по-разному. Но, минуточку, неужели он только что признался в том… что я ему небезразлична?

Но этого все равно было мало, чтобы объяснить его неспособность сказать мне то, что он хотел. И если он не собирается говорить начистоту, может быть, я смогу догадаться сама?

– Он хочет навредить мне, чтобы, в конце концов, добраться до тебя, – твердым голосом произнесла я, хоть и понимала, что навряд ли ему трудно сказать об этом. – Потому что мы становимся… близкими друзьями.

– Ты серьезно? – спросил он сквозь наигранный смех, будто не верил своим ушам. – Но разве я заслуживаю того, чтобы быть твоим другом? Так или иначе… Я не могу принять такого подарка, для меня это слишком много значит.

Рассердившись и, неожиданно для самой себя, выбросив из головы всякие мысли о демоне в маске, я неуклонно начала сокращать расстояние между нами, минуя разбросанную по всей комнате тяжелую мебель. В какой-то момент я подошла так близко, как и позапрошлой ночью, когда остановилась перед камином. Тогда он почти коснулся моей щеки. И теперь его собственный запах, смешанный с ароматом лаванды, меда и какого-то едкого ингредиента, противостоял терпкому аромату роз.

– Если я говорю, что мы друзья, значит, это действительно так, – ответила я.

– Твои слова тоже похожи на песню, – сказал он с печальной улыбкой на лице.

Вглядываясь в его лицо и прекрасные, но такие тоскливые глаза, я ничего не смогла с собой поделать и дотронулась до его мягкой кожи. Кончиками пальцев я прикоснулась к щеке Эрика настойчивее, чем он той ночью. Но, прежде чем я перешла к решительному наступлению, резким движением руки он схватил мое запястье, словно боялся, что я коснусь его снова.

Он нахмурился и сжал мое запястье. Как раз в тот момент, когда я подумала, что он сделает мне замечание или снова уйдет, он шагнул ко мне, наклонившись достаточно низко, чтобы его лоб почти коснулся моего, а его шелковистые темные пряди упали, смешавшись с моими локонами.

Так я получила ответ на вопрос, который Эрик по-своему пытался мне объяснить.

Наши встречи пролетали как комета, но каждое последующее мгновение было интенсивнее и заманчивее, словно так мы приближались к заветной минуте, впадая в невесомость. Но все же… я не могла остановиться.

– Скажи, что мне сделать, – прошептала я. – Прошу, дай мне подсказку, как уничтожить твое проклятие и подарить тебе свободу? Я сделаю все, что скажешь.