«Нотабль — это тот, кто управляет: патрон — рабочими, чиновник — служащими, земельный собственник — фермерами и арендаторами», — поясняет Тюлар.

Наполеон составляет списки нотаблей. В каждом департаменте выделяются шестьсот состоятельных граждан. Они имеют наибольшие шансы войти в состав избирательной коллегии, стать сенаторами, членами трибуната или депутатами Законодательного корпуса.

Они — главная опора режима. Здесь нет случайных людей.

«Я готовил моему сыну счастливое будущее, — говорил Наполеон Лас Казу на острове Святой Елены. — Я растил для него в новой школе представительный класс аудиторов Государственного совета, по завершении образования и достижении определенного возраста им предстояло занять все руководящие посты Империи».

То, чего даже Анри Бейль — протеже графа Дарю — достиг с трудом[197], для большинства было почти невозможно. Чтобы стать аудитором Государственного совета, необходимо было иметь доход или получать от своих семей пансион в размере 6 тысяч франков в год[198].

«Народу нужна религия, и нужно, чтобы эта религия была в руках правительства», — сказал первый консул в частном разговоре.

Он подписывает соглашение с Ватиканом, названное конкордатом. Революционеры преследовали церковь, Наполеон с ней помирился. Он согласен нести некоторые расходы, зато ему будут принадлежать сердца французов.

Наполеон не претендует на лавры создателя новой религии. Первый консул просто восстановил католицизм в правах, объявив его религией большинства нации. Взамен он добился того, что папа признал распродажу церковного имущества необратимой.

Она действительно «необратима», как и всё перемещение собственности в годы революции. Чтобы привлечь церковь на свою сторону, государство жертвует немногим. Ведь не вся собственность церкви перешла в другие руки, а потому Наполеон готов делиться: «…все епархиальные церкви, соборы, церкви приходские и другие, не отчужденные и необходимые для богослужения, будут отданы в распоряжение епископов». «Неотчужденные священнические дома и принадлежащие к ним сады, а также доходы, которыми они пользовались и не переданные никому другому, возвращаются по назначению».

Если доходы с церковного имения не будут покрывать издержек на богослужение, то помогут прихожане или местный департамент. Кроме того, «будет взиматься десять процентов с доходов земельных имуществ, принадлежащих сельским обществам». Эти средства, собранные с домов, лесов и полей, составят вспомогательный фонд, предназначенный на «приобретение, перестройку или поправку церквей… семинарий и священнических домов».

Французское правительство разрешает частным лицам оставлять наследство церкви, делать подарки церковным имениям и семинариям, учреждать фонды для семинарий и церквей.

Но фонды должны состоять из государственных ценных бумаг, чтобы тем самым поддерживать их курс и кредит правительства. Духовенство не может через эти фонды стать владельцем недвижимости и собственником земли. (Тогда священство станет независимым, а этого нельзя допустить!)

Епископы и священники — простые слуги режима. У них есть дом молитвы и жалованье. Здание церкви отдано в распоряжение епископа, а денежное содержание поступает из казны.

Церковнослужители будут присягать Наполеону. Они принадлежат ему как подданные и как чиновники, то есть дважды. Какая уж тут христианская свобода духа!

Государство платит жалованье священникам[199], но к окладу может быть и прибавка: «Если обстоятельства потребуют, общие советы больших сельских общин будут иметь право прибавлять содержание прелатам и кюре из доходов со своих земельных имуществ или из сбора пошлин».

Архиепископы, священники и их заместители будут иметь квартиры или квартирные деньги. Семинаристы, будущие священники, избавлены от военной службы — правда, лишь временно. Ни конкордат, ни последовавшие за ним «Органические статьи», которые папа не утверждал, не говорят об избавлении духовенства от службы. Нужно быть посвященным в сан, чтобы получить окончательное освобождение от рекрутчины, но именно правительство определяет число посвящаемых и по возможности сокращает его. Например, в епархии Гренобля было лишь восемь посвящений за семь лет!

Правительство разрешает конгрегации, или ассоциации «невежествующих братьев», дочерей милосердия, сестер святого Фомы, святого Карла и другие. Государственный совет принимает и одобряет их статуты, иерархию, внутренний распорядок. Более того, Наполеон терпимо относится к тому, что между 1804 и 1814 годами стихийно возникают пятьдесят четыре новых духовных общества, не представивших на рассмотрение правительства своих уставов. Император говорит, что «существуют характеры и воображения всякого рода; не следует стеснять даже заблуждений, если только они не вредны; для некоторых душ аскетическая общая жизнь — единственное прибежище; если они стремятся только к этому, не следует им мешать; можно делать вид, что их не замечаешь».

Во что обходилась церковь государству? Поначалу, то есть после заключения конкордата, пятьдесят епископов вместе получали 650 тысяч франков в год, приходские священники — немногим более 4 миллионов. Заместители священников и викариев должны получать жалованье за счет доходов с церковных имений и обществ прихожан. К 1807 году расходы на культ возросли до 12 миллионов.

У ведомства есть опекун — министр культов Порталис[200]. Он хорошо понимал свою задачу: «Власть государства не прочна, когда в его владениях есть люди, пользующиеся большим влиянием на умы и на совесть, если эти люди не зависят от него хотя бы в каком-нибудь отношении».

Абсолютный контроль установлен и над семинариями. Наполеон считал, что надо устроить общественные семинарии — а иначе появятся частные, что уже было в ряде департаментов: «Не надо отдавать в руки невежества и фанатизма дело воспитания молодых священников».

Освобождение от воинской повинности — большая милость, и ее следует заслужить. «Надо больше хвалить императора в ваших посланиях», — говорил префект полиции Реаль новому епископу.

Хвалить своего монарха и ругать его врагов, особенно Бурбонов, а также англичан и русских — правда, по последнему пункту установки несколько раз менялись. И в отношении церкви, и в отношении печати — одним словом, всех, кто публично вещает, — Наполеон требовал, чтобы они хвалили и хулили в угодном ему стиле и даже с теми интонациями, которые он считает уместными в данный момент. А что именно надо говорить сегодня, диктовалось потребностями политики, источником которой был он сам.