— Но я же искупил…

— Если он не сможет вернуться — он тебя не отпустит. Если он тебя не отпустит, тебе придётся гореть, — непонятно ответил надменный.

Тем временем дом и его хозяин, убедившись в том, что их больше никто не пытается разлучить, завели новый танец: теперь они полностью соединились, смешались, а потом разлетелись на крошечные сгустки мыслей и чувств. Если бы Трофим Парфёнович из деликатности не удалился, удалив заодно и Андрея, он бы увидел, как свиваются в спирали мириады светящихся насекомых и составляют из своих тел узоры.

Как всякий человек, долгие годы державшийся подальше от вредной зависимости, Даниил Юрьевич полностью погрузился в пучину страсти. Он уже не был шефом мунгов, не был Мёртвым Хозяином, он почти исчез, растворился в своём доме — прежде он не мог о таком даже и мечтать. Они будут одним целым, навсегда, навсегда, и даже смерть не разлучит их, потому что призрачному дому и его призрачному хозяину неведомо такое понятие, как «смерть».

Танец неистовых насекомых грозил вылиться за пределы хрустальных стен, как вдруг один из предметов, висевших в воздухе, завибрировал немелодично, раздражая пространство. Дом и его хозяин попытались отстраниться, отрешиться от этого звука, но он не прекращался, он разрушал единение, идиллию, сказку. Даниил Юрьевич почувствовал, что он словно бы оказался на качелях и качели эти то уносят его от дома, то вновь к нему приближают. Уцепиться бы за его светящуюся шевелюру, спрыгнуть с этих качелей, но их размах всё шире, а дом почему-то всё дальше, и вокруг пустота, гулкая, чёрная, и только звёзды светят где-то внизу, но почему внизу…

Из пустоты, из ничего, к ногам Трофима Парфёновича и не сдержавшего революцию Андрея выпал человек. Человек, тяжело дыша, поднялся на четвереньки, посмотрел вокруг себя невидящими глазами. Постепенно знакомые стены возвращали его к нему самому, и вот уже посреди коридора стоит Даниил Юрьевич, такой же элегантный и невозмутимый, как получасом раньше, когда «верховный экзекутор» отвлёк его от просмотра киношедевра Джармуша.

А телефон всё звонил и звонил. В тишине спящего дома он взрывался тысячами трелей.

Шеф спокойно прошел по коридору, миновал приёмную, шагнул в свой кабинет и снял трубку:

— Слушаю.

— Даниил Юрьевич, вы ещё на месте? — раздался встревоженный голос его заместителя. — Извините, что так поздно. Я совершенно забыл вас предупредить. У нас завтра в девять встреча. Которая перенеслась с прошлой недели. Вы ведь тоже хотели присутствовать, а я как-то совершенно упустил это. Вы извините, если я отвлекаю, просто у вас мобильный вне зоны доступа…

— Всё хорошо, Константин. Всё хорошо. Ты всё сделал очень правильно. До завтра, — спокойно ответил шеф и повесил трубку.

Рядом уже маячил неблагодарный призрак. За ним виднелась тень «верховного экзекутора».

Андрей, упустивший революцию, не разбираясь в субординации, упал на колени перед Даниилом Юрьевичем, который виделся ему ангелом мщения. Посмотрел на него умоляюще снизу вверх и выдавил:

— Извините… Я н-не…

— Этот дом закрыт для тебя, — отмахнулся от него шеф мунгов. — Убирайся. Ты свободен.

Призрак поднялся с колен, постепенно утрачивая материальность. Облегчение, не сравнимое даже с тем, которое он испытал днём, когда «слопал» последнюю ответственность, переполнило его. Пропали стены, пропали даже эти двое — пламенный хозяин, околдованный своим домом, и стальной старец с раскалёнными иглами вместо глаз. Небо стало плоским, звёзды на нём были как дырки в сыре, и в каждую из них можно было нырнуть и очутиться где-то ещё.

Давно уже Андрей, упустивший революцию, умчался навстречу свободе, чтобы наконец-то оказаться на второй ступени, где его заждались. Трофим Парфёнович исчез, как он исчезал всегда — без спецэффектов и прощаний. Дом снова заснул и видел во сне танец, который он бесконечно танцует со своим возлюбленным хозяином.

А шеф Тринадцатой редакции всё ещё сидел за столом и машинально водил пальцами по корпусу телефонного аппарата. Кажется, всеобщее убеждение в том, что Цианид ради пользы дела кого хочешь из-под земли достанет, теперь удалось подтвердить на практике.

С утра в Тринадцатой редакции что-то не заладилось. В очередной раз сорвались важные переговоры с крупной оптовой компанией: Константин Петрович с Даниилом Юрьевичем только зря приехали на работу к половине девятого, чтобы в девять уже сидеть за столом и обсуждать с оптовиками варианты взаимовыгодного партнёрства. Важных переговорщиков не было ни в девять, ни в десять, телефоны у них были отключены, а в половине одиннадцатого позвонила секретарша и металлическим голосом сообщила, что начальство занято более важными делами и просит перенести встречу на следующую неделю.

Куда-то пропали сёстры Гусевы — с вечера они никого не предупредили о том, что будут отсутствовать утром, и теперь не отвечали на телефонные звонки. Такое случалось редко, обычно Бойцы находили способ сообщить о своём местонахождении, даже если они сидели в засаде и выслеживали шемобора или случайно угодили в отделение по причине незначительной хулиганской выходки.

Остальные сотрудники тоже столкнулись с какими-то непредвиденными сложностями. Все ходили мрачные, да ещё дождь ливанул без предупреждения, так, что Виталик, писавший в этот момент отчёт по выполненному вчера желанию, не успел закрыть окно своего кабинета и всё, что лежало на подоконнике, промокло и стало непригодным для дальнейшего использования. Вдобавок в окно влетел ошалевший от буйства стихии голубь и изгадил то, до чего не дотянулись влажные щупальца дождя. Голубя остановили уже в коридоре: Лёва посмотрел на него мрачно, неласково, так, что птица поспешила сдаться в его крепкие руки и теперь, нахохлившись, сидела на крыльце.

Константин Петрович поймал Виталика за странным занятием (последний уверял, что таким образом пытался достичь гармонии и равновесия, необходимых для наведения порядка): высунув язык, Техник выводил на многострадальной стене своего кабинета фразу «Это не мой день!». Цианид, которому не терпелось сорвать на ком-нибудь зло, схватил парня за шкирку, выдворил в приёмную, выдал ему общую тетрадь на 96 листов и велел — под страхом штрафа размером в три оклада — исписать её всю злополучной фразой «Это не мой день». По мысли коммерческого директора, такое наказание должно было отвадить сотрудника от бессмысленных действий, вроде порчи стен, и без того требующих ремонта.

Немного разобравшись с мелкими неприятностями, мунги выбрались в приёмную в надежде услышать хоть какую-то радостную весть, но и тут их ждало разочарование: Денис, откомандированный вчера к загадочному букинисту, тоже вернулся ни с чем.

— Это немой день. Это глухой день. Это слепой день, — бормотал себе под нос Виталик. На него старались не смотреть — понятно было, что человек попал под раздачу случайно и теперь страдает за всех. Шурик попытался помочь ему — исписал две страницы «не моим днём», но был перехвачен Цианидом и откомандирован мыть посуду.