– Что? – открыл рот Илья.

Вскочив, тоже побежал.

– Его убили русские, – убежденно сказал крепкий бородач. – Мать говорит, что вошли двое безбородых в камуфляже. Потребовали еды и воды. Ислан им что-то сказал. Один ударил его. Она воспользовалась этим и убежала. Он, видимо, ударил кого-то. Его пристрелили и подожгли дом.

– Ты веришь ей? – насмешливо поинтересовался седобородый старик. – Вся их семья – собаки. Хасан не пошел на войну. Ислан тоже не пошел. Ему отрубили ногу и пальцы. Хасану – голову прямо перед домом. Я не верю женщине.

– И все-таки говорить надо именно так, – заметил русоволосый здоровяк. – Разведка федералов пыталась что-то узнать у инвалида и старушки. Ей удалось сбежать. Ислан вступил в схватку и был убит. Русские убили…

– Двое убили шестерых джигитов, – сказал старик. – Нет, здесь были те, кого привел грузин. И не меньше пяти или шести человек. Хорошие бойцы, – признал он против воли. – И они были у него. Отпустили женщину и убили Ислана, чтобы он ничего не мог сказать. Надо сообщить нашим – пусть берут «Ниву» Маслана, а тех, кто в ней, пусть уничтожат. Живыми они не дадутся. Опытные, собаки, и пришли за кем-то из рабов.

– Но как они прошли такое расстояние незамеченными? – недоверчиво спросил русоголовый. – Ведь их там искали. Нет, это какие-то обколовшиеся наймиты. Русские вошли в Ичкерию, и они поняли, что запахло жареным. Решили уйти в Грузию, пока не поздно. К инвалиду попали случайно…

– Говорить надо так, – перебил его бородач, – как мать Ислана. Ее увезти и там узнать все.

– Отдадим ее албанцам, – усмехнулся чеченец. – У них свои методы. И плевать, что женщина старая.

– Ты чеченку отдашь? – хмуро спросил старик.

– Нам нужны эти люди, – перебил его бородач. – И они узнают у нее правду.

– Но Аллах, – вздохнул старик, – говорил, что…

– Нам он разрешает делать все так, как нам нужно, – усмехнулся бородач.

– Надеюсь, здесь есть наркоманы со стажем, – оглядываясь на оставленный у камня «каблучок», буркнул Денис. – И кто-то сядет и поедет. И, даст Бог, расшибет свою бритую голову с зеленой повязкой. Кстати, зачем они на башку зеленые ленты цепляют?

– Не ленты, – поправил его Бабич, – а часть исламского знамени. Они – каждый, у кого есть такая повязка, – идут в бой под защитой Аллаха. Среди них действительно полно фанатиков, которые верят в Аллаха и вполне серьезно готовы умереть за него. Но это в основном молодежь. Главари верят в другое зеленое знамя – в баксы.

– А тебе подфартило, – заметил Илья, взглянув на Дениса. – Я думал, уж больше не свидимся…

– Я рассчитывал захватить, – признался Денис, – любой транспорт, вплоть до лошади. И поэтому все равно был бы здесь раньше вас. Правда, опасение было, что нарвусь на группу – и все, пиши пропало. Но дуракам везет! – Он улыбнулся.

Неожиданно Илья громко расхохотался. Борис и Калмыков удивленно посмотрели на него.

– Нашего Христа, – посмеиваясь, проговорил тот, – эти ваххабиты, видать, по самое некуда достали. Угнали твой «каблучок»!

Денис, обернувшись, расхохотался.

«Каблучок» быстро катил вниз по горной дороге.

– Так, – не поддержал их настроения Бабич, – сейчас ищем пункт наблюдения и ждем ночи. К сестре Исы нам так и так заходить надо. Но сначала посмотрим, что там почем.

– Сначала надо хату этой бабы найти, – сказал Илья. – А то затаимся у фазенды какой-нибудь бабы, а это любовница Басаева.

– Его не отпущу, – проворчал Бабич, – даже если это будет последняя секунда в моей жизни. Счет у меня к верхушке этой сволоты имеется, свой счет. Конечно, надежды на то, что хотя бы кто-то сможет мне выплатить его по полной раздаче, маловероятен, но чем наш черт не шутит, пока ихний Аллах дремлет.

– Лично я тоже не против встретиться с этой кодлой, – сказал Денис.

– Может, устроим охоту на Басаева? – насмешливо предложил Илья. – На кой хрен нам кого-то спасать? Айда в Грозный! И навалимся на Басаева и Хаттаба. По разу выстрелить успеем, а больше и не надо. Ну так как, в Грозный потопали?

– Хватит! – оборвал его Борис.

Они крадучись, перебежками, прикрывая друг друга, подошли к окраине села. Вспомнив объяснения чеченца, Борис с Денисом начали искать дом Малики. И это им удалось. Правда, сами они в этом уверены не были.

В Чечне начались боевые действия. Подсчитываются затраты на проведение кампании. Как это ни кощунственно звучит, человеческая жизнь тоже имеет свою цену. День жизни солдата на войне правительство оценивает в 810 рублей. Офицера – в 950 рублей. В случае гибели военнослужащего его семье должно быть выплачено единовременное пособие в размере ста двадцати окладов денежного содержания и двадцати пяти окладов на каждого члена семьи. Но разве это заменит детям погибшего отца, жене – мужа, родителям – сына? Конечно, полученные деньги – хоть какая-то поддержка на первое время членам семьи погибшего. Если с офицерами и солдатами, пострадавшими на чеченской войне, есть хоть какая-то ясность, то куда сложнее с гражданским населением. По статистике, в современной войне на каждого погибшего человека в погонах приходится 10–15 мирных жителей. Сколько стоят их жизни?

А почему почти все мотострелки и разведчики не в касках, а в каких-то пиратских косынках? Железные шлемы-каски образца 1941 года не спасают ни от пули, ни от осколка, а только мешают при движении. Современные же «сферы», надежно защищающие голову от выстрелов снайперов, есть только у самого крутого спецназа ФСБ – «Вымпела» или «Альфы». Почему бы не дать их каждому воюющему с террористами на Кавказе? По оценкам специалистов, только одна эта мера сразу уменьшила бы наши потери почти на треть.

Малика, налив в стакан запаренного яблоневыми листьями кипятка, вздохнула и открыла пол-литровую банку варенья. Положила чайную ложку, взяла кусок хлеба из соевой муки и вошла в комнату.

– Попей, мама. – Она поставила стакан и тарелку с куском хлеба на табурет около кровати, на которой лежала заболевшая мать.

Ночью у нее неожиданно разболелась голова и схватило сердце. Малика всю ночь не отходила от ее постели. За бессонную ночь девушка осунулась и побледнела.

– Я не хочу есть, – чуть слышно проговорила мать. – Ты сама поешь.

– Мама, – Малика присела на стул, – поешь меду. У меня есть стакан в летней кухне. Я сейчас принесу, ладно?

– Малика, – снова попросила мать, – уходи, прошу тебя!..

– Я сейчас принесу мед. – Поднявшись, Малика шагнула к двери.

– Мы здесь на постоянное местожительство обустраиваемся? – недовольно спросил лежавший за проржавевшей железной бочкой Илья. – Ночь просидели. Скоро обед, а мы, между прочим, не жравши.

– А не ты три пакета супа схрустел? – улыбаясь, напомнил из-за ствола поваленного дерева Бабич.