— Идем, посмотрим нашу комнату.

Она даже не спросила, чем окончился диспут об Иване Сусанине.

На втором этаже дома располагались несколько спален, малая гостиная и апартаменты хозяев — двери всех комнат выходили в длинный просторный коридор, который тянулся влево и вправо от лестницы.

— Пожалуйте сюда, — Борецкий повернул налево и распахнул вторую по счету дверь. — Всю отделку я подбирал сам, без дизайнера. Сначала я нанял двух художников по интерьеру, но когда они показали мне смету, у меня дар речи пропал. Вложить такие средства в материалы и авторские разработки я был не готов. Пришлось самому засучить рукава. Вам нравится?

— Довольно мило…

Комната оказалась светлой, оклеенной обоями, стилизованными под восемнадцатый век, у одной стены стояли две сдвинутых вместе громоздких кровати, у другой — деревянный шкаф и зеркало с туалетным столиком в духе барокко. Пара картин — копии Рубенса и Ван Дейка — соседствовали со славянскими фетишами: светильниками, имитирующими знак солнца и древа жизни с сидящими на ветках птицами.

— Делали на заказ, — похвалился Борецкий. — По музейным эскизам.

Убранство спальни нельзя было назвать безупречным, зато оно отражало разносторонние пристрастия хозяина.

— А где мои покои? — спросил Вишняков.

— Рядом, первая дверь. Я позаботился о звукоизоляции, потому как сам люблю отдыхать в тишине. Вы не будете мешать друг другу, даже если включите музыку.

— На всю катушку?

— Умеренно, — усмехнулся Илья Афанасьевич. — Кстати, предлагаю обращаться ко мне запросто, без церемоний. И я перейду на «ты», если твои друзья позволят.

— Как будет угодно, — согласился Матвей.

Остальные помещения были отделаны и обставлены в том же ключе. Малую гостиную хозяин отвел певицам.

— Когда приедут «Русалки»? — спросила Астра.

— К вечеру. По договору они пробудут здесь дней десять.

— Так долго?

— Я собираюсь устроить святочные гулянья, — объяснил Борецкий. — Не совсем по правилам. Но это ведь не беда? Господин Калганов заявил, что после Рождества группа отправляется на гастроли, поэтому нам придется перенести «зимние русалии» на неделю вперед. Вы увидите изумительный языческий праздник! И сами примете в нем участие. Я приготовил много сюрпризов. Роль ватафина, вождя русальцев, я беру на себя. Кстати, вы помните мое условие о маскарадных костюмах?

Вишняков вспомнил о золотом гребне, — подарке для Леи, — и представил себе лицо девушки, когда она откроет бархатный футляр.

— Разумеется, — рассеянно ответил он приятелю. — Наши сумки и праздничная одежда в машине. У тебя здесь есть какая-нибудь прислуга, кроме экономки?

— Здесь не пятизвездочный отель, — заметил он. — Я предупреждал, что не успел обзавестись горничной и поваром, все в стадии становления.

Астру это ничуть не пугало.

— А мне нравится! По-домашнему… Мы с Матвеем привыкли обслуживать себя сами. Правда, дорогой?

Через час приехали Бутылкины, и хозяин пригласил всех перекусить и познакомиться поближе. Сели за стол в большой гулкой кухне, разделенной на две половины резной деревянной перегородкой и русской печью в изразцах.

— Вот это да! — восхитился Матвей. — Настоящий музейный экспонат.

Борецкий раздул щеки от гордости:

— На ней готовить можно — пироги печь, щи варить. Если вдруг электричество вырубят.

— Газ что, не провели сюда?

— К сожалению, нет… Два баллона заготовлены, но не привезены, — сокрушался хозяин. — Руки не дошли.

Экономка бесшумно сновала, подавая блюда с едой. Блины, запеченный окорок, соленья. Водка на зверобое вызвала громкие похвалы.

— Много не пить, господа! — предостерег Бутылкин. — Нам еще целую ночь гулять.

Степан и Алина производили впечатление дружной пары. Алина все порывалась позвонить детям — неудачно. Связь оставляла желать лучшего.

— Линии перегружены, — говорил ей супруг. — Не волнуйся! Они же с бабулей, с нянькой. Все будет в порядке.

— Илья, в доме есть огнетушители? — вдруг спросила Астра. Ей не давал покоя увиденный в зеркале огненный всадник.

Вся компания с недоумением уставилась на нее…

* * *

Восемь веков тому назад

Ненавистный воевода, мужнин брат, выведал тайну Радмилы. Следил за ней, по пятам ходил, подглядывал, подслушивал. Князь стал совсем плох, никого не узнавал, дышал судорожно, с хрипом. Жена сидела у изголовья, плакала, коварная, как все молодые красивые женщины. Кого она хочет обмануть?

Воевода дождался темноты, подкараулил ее в сумрачной низкой каморке, где знахарка готовила лечебные отвары для больного, сгреб в железные объятия, прижал к бревенчатой стене, дохнул жаром:

— Теперь моя будешь…

— Не трожь… пусти…

Она отбивалась, брыкалась, как необъезженная кобылка. Ничего, он сумеет ее взнуздать. Ишь, глазищами сверкает!

— Я за питьем для мужа пришла. Пусти…

— Он скоро с богами пировать будет, а мы с тобой — миловаться. Уступи по-хорошему… Ну же, целуй меня… как чародея лесного целовала…

Его липкие губы скользнули по щеке княгини.

— Не смей…

Она вцепилась пальцами в спутанную бороду, изо всех сил дернула. Взревел воевода, как бешеный зверь, повалил ее на пол, начал душить.

— Нету боле твоего полюбовника… убил я его… не помогло колдовство бесовское, не спасло… и тебя не спасет… Как осмелилась? Чернобога допустила до себя…

Сгорбленная знахарка скользнула в каморку, сослепу опрокинула на воеводу горячее снадобье — ойкнула, да так и рухнула, сметенная тяжелой рукой. Он ринулся прочь, с грохотом, с проклятиями, едва дверку не выломал.

— Оборотень… — в ужасе простонала старуха. — Волчище косматый…

В каморке запахло дымом — свечка упала, травы сухие загорелись. Знахарка закашлялась, приподнялась и наткнулась на чью-то руку. Тускло блеснул золотой браслет. Кто-то лежал поперек каморки… неужто, госпожа? Дышит аль нет?

— Ой-ей-ей… — склонилась над ней, причитая, старуха, приложила ухо к груди. — Голубка наша, свет ясный… Кажись, бьется сердечко, трепыхается, как воробушек.

Почуяла — на подмогу звать никого не надо.

— Ах ты, беда какая приключилась! — бормотала она, похлопывая молодую женщину по щекам. — Оборотень… он стражи не боится… через стены пройдет…

Знахарка почти ничего не видела и делала все на ощупь, так ей сподручнее было. Привыкла.