В настоящем времени.

А я, получается… спала с женатым мужчиной!

Любовница!

Временная.

Нет, безусловно, учитывая все случившиеся обстоятельства, рассчитывать на иной статус, как минимум глупо, но…

Твою ж мать!!!

Не настолько в буквальном смысле!

— Работаешь над этим? — протянула, шагнув к нему навстречу. — И как же, позволь, узнать, ты над этим работаешь? — прищурилась, сжав кулаки в нахлынувшем порыве злости.

Врезать бы. От всей души. Не ему. Самой себе. За то, что повелась, как наивная дурочка, и теперь оказалась в такой отвратительной постыдной ситуации. Но ведь, если прямо тут, при нём начну самой себе подзатыльники выдавать, то выглядеть будет, как минимум странно, как максимум, ещё более жалко, нежели располагала вся ситуация в целом. А значит…

— Ну, да, — покивала на очередное молчание, преодолев ещё один шаг навстречу Габриэлю. — Ну да, — покивала снова. — Я заметила, как ты над этим работаешь. Всё работаешь и работаешь. Упорно. Особенно, последние три дня. Прям не покладая рук. А ещё языка. И члена, — замолчала, но ненадолго.

И хоть больше ни одного слова не произнесла, вместо меня весьма красноречиво всё оставшееся высказала полетевшая в сторону португальца стеклянная ваза. Швырнула в него, в надежде, хоть как-то выместить слишком остро скапливающуяся ярость, задумавшись лишь о том, как быстро и безвозвратно предмет разлетелся на осколки, словно моё едва собранное из ошмётков сердце.

Почему же так невыносимо больно…

И жутко обидно!

Потому что ваза разбилась, моё сердце разбилось, а голова Габриэля осталась целой — никакого толкового результата. Я в этого бессовестного мужика вообще никак не попала. Он с такой лёгкостью и непринуждённостью увернулся, будто ждал чего-то подобного и заранее приготовился.

— Ви, — поднял ладони в примирительном жесте.

А голос зазвучал так мягко-мягко, виновато-виновато, тошнотворно-приторно и необычайно сладко…

Фу, короче!

— Я же тебе уже сказал, мы с Амелией…

Как начал петь свои лживые басни заново, так и осёкся. Наряду с новым полётом следующей вещицы, которой я в него зашвырнула, и от которой он вновь увернулся.

— Вот именно! — выдала я злорадно. — Ты и Амелия! — кажется, буду ненавидеть это имя отныне и до конца своих дней. — Раньше сообщить мне об этом не мог, а?! Что ты, мать твою, женат?!

— Развод… — предпринял ещё одну попытку оправдаться.

Да только кто же его слушать будет?!

Точно не я.

— Вот когда случился бы этот твой грёбанный развод, тогда бы и пришёл! А если не случился, то значит, не факт, что ещё и случится. Ты же её выгнал? — задала вопрос, но ответ не требовался. — Выгнал! Но не развёлся. А значит, сомневаешься. Может, вообще давно о своём решении жалеешь, хрен тебя знает! Потому что если бы не сомневался ни в чём, медлить с разводом точно бы не стал! А я, между прочим, если ты вдруг не знаешь, с женатыми не сплю! Пунктик у меня такой, понимаешь?! — съязвила нервно, потянувшись к комоду, на котором находилось ещё полно всего, что можно было бы в него забросить.

Как потянулась, так и не дотянулась. Рука сама собой замерла в воздухе. Да, я остановила себя. Намеренно.

Что я, мать его, делаю?

Устраиваю истерику.

Снова себя полнейшей идиоткой выставляю.

Можно подумать, всего предыдущего — мало.

Будто он мне должен что-то…

А разве это так?

Нет. Не так. Если смотреть правде в лицо.

Правде, какой бы неприглядной та ни была.

Развлеклись. И хватит.

С меня — так точно!

— Я ухожу, — сообщила, как итог своих мыслей.

И пусть мне хватило духа взять себя в руки, менее больно внутри не становилось. Наоборот. Как зияющая дыра в груди разрасталось и разрасталось. Выворачивало. Опустошало. Лишало. Всего. Сил, в том числе. Былые чувства, как взорвались в моей голове, так и истлели. В один миг. Раз. И нет ничего. Пустота. И это даже хорошо. Мне на пользу. К чему лишняя драма? Особенно там, где ей совсем нет места. Как и мне самой.

Всё, закончилось…

Всё.

А потому…

Едва ли я дошла до рабочего стола в кабинете хозяина виллы достаточно твёрдой походкой. Плевать. Пальцы предательски задрожали, но я всё равно с особой тщательностью заново перепроверила содержимое своей сумки, включила телефон, перекинула ремешок через плечо. Развернулась. Ровно в тот момент, когда у Габриэля хватило наглости, ко всему прочему, вновь встать на моём пути.

Не пустил дальше.

— Я же сказал. Её нет в моей жизни, — обхватил за плечи, пристально вглядываясь в мои глаза, словно искал в них что-то, что сойдёт за нужный ему отклик. — Нет её. Ушла. Насовсем. Если б было иначе, если б я сомневался, как ты говоришь, то не выставил бы её из своего дома. Сразу же. И не запретил бы тогда своим людям пускать её на виллу. Всё. Нет её. И не будет. Не хочу ни видеть, ни слышать её, ни вспоминать даже. Только тебя. Понимаешь? — прошептал, а вкрадчивый голос наполнил оттенок горечи, после чего Габриэль замолчал и уткнулся лбом в мой лоб, тяжело дыша.

И даже не слова. Его дыхание. Обжигающее. Оно виновно в том, что прежде воцарившуюся пустоту в моей груди вновь заполнял расходящийся пожар.

Зажмурилась. До черных точек. Так сильно, что больно стало.

— Я тебя не обманывал, Виктория. И не собираюсь обманывать. Что ещё мне сказать, чтобы ты поняла? Что сделать, чтобы поверила? Не понимаю, почему ты злишься, — добавил совсем тихо.

Не понимает он…

Можно подумать, я сама себя понимаю!

Не в последние дни…

— Злюсь, — повторила за ним, заставив себя вновь посмотреть на него. — Душа не остывает.

Вот и злюсь.

Снова.

А не стоит…

Добавить мне было особо нечего. К тому же, на недавно включенный телефон хлынул поток входящих сообщений. Сперва сообщений, да. А вскоре последовал и первый входящий:

«Слава» — высветилось на экране.

Не самый лучший собеседник для меня, особенно в данный момент, однако…

— Это ещё кто? — угрюмо отреагировал Габриэль, очевидно, мгновенно заразившись склеротизмом.

Сверлил то меня, то сенсорный экран таким требовательным взглядом, будто из нас двоих тут не он, а я — с грузом прошлого, который вполне вероятно может вновь стать настоящим.

— Серьёзно? — выгнула бровь, демонстративно отвернувшись от мужчины, сосредоточившись на своём гаджете. — Ты меня ещё и допрашивать будешь? После этой твоей Амелии, — выделила женское имя и поморщилась, больше не глядя на него.