Том бросил взгляд на Йоопа, но тот, как всегда, укрылся за маской безразличия.

– Отвечай же, когда тебя спрашивают!

Брюгген поднялся. Пошатываясь, он приблизился к Тому и, внезапно схватив его за волосы, запрокинул ему голову и попытался влить в рот ром.

Том закашлялся и, ловко вывернувшись, ударил надсмотрщика. Тот, по-видимому, только этого и ждал. Выражение его лица резко изменилось.

– Есть собаки плохо воспитанные. И все потому, что никто, даже их мать, не знает, кто был их отцом.

– Попридержи свой язык, когда говоришь о моих родителях, – угрожающе произнес Том.

– Что ты сказал?

Брюгген схватил Тома за ухо.

– Повтори, что ты сказал.

– Я сказал, что ты свинья, Франц Брюгген!

Сразу стало тихо. Брюгген огляделся по сторонам, недоверчиво ухмыляясь. Но вдруг схватил Тома и бросил в бочку, которая была до краев полна водой.

Оказавшись в воде, он успел услышать, как Брюгген сказал что-то про крысу, которую надо утопить. Потом крышка со стуком закрылась.

В бочке было темно, хоть глаз выколи. Звуки, доносившиеся снаружи, казались глухим неразборчивым бормотанием. Но, прожив столько лет на Невисе, Том знал, что следует делать, оказавшись под водой. Поэтому сразу закрыл глаза и постарался экономно расходовать тот воздух, который еще оставался в его легких.

Через две минуты Том почувствовал, что его тело частично успело отвыкнуть от подобных упражнений, ведь прошло уже немало времени с тех пор, как он нырял в последний раз.

Том поднял голову и увидел планку, которая скрепляла доски крышки. Можно было попытаться просунуть пальцы между ней и самой крышкой. Том извернулся поудобнее и попробовал ухватиться.

Прошло три минуты. Франц Брюгген схватился за крышку и попытался ее открыть. Том услышал, как он что-то бормочет – похоже, зовет на помощь остальных.

Но Том держал крепко.

Бочку перевернули и покатили. Потом между досок с размаху вошел топор.

Вода с шумом вылилась наружу. Том отпустил крышку. Но когда подоспевший на помощь Сахарный Джордж вытащил его наружу, Том без чувств упал на землю.

Стало очень тихо.

– По-моему, он утонул, – шепотом произнес Джордж.

Том услышал, как приближаются остальные.

Брюгген сказал, что он, черт возьми, не мог знать, что крышка застрянет. Подошел мастер Йооп. Он потряс Тома.

– Коллинз, – крикнул он, – Коллинз, черт тебя дери!

Кто-то из надсмотрщиков страшно выругался.

– Это дорого тебе обойдется, Брюгген, – процедил Йооп. – Тебе известны наши правила. Обо всем случившемся мне придется доложить мистеру Бриггзу.

В голосе Франца Брюггена послышалось отчаяние:

– Дьявол, да это был несчастный случай, вы же сами все видели! Слышите? Он сам полез в бочку. Сам! Понятно? Мы предупреждали его, а он ни в какую. Черт бы побрал этого придурка!

– Бедный Том, – вздохнул Джордж.

– Это была просто шутка, – огрызнулся Брюгген. – Мы все были здесь и все всё видели. Поэтому держи свой рот на замке, Джордж. Запомни, ты ничего не видел.

Тут Брюгген понизил голос.

– Черт возьми, Йооп, – почти проскулил он, – вы же не собираетесь меня за это повесить? Эй, Йооп, ты слышишь? Черт возьми, я думал, этот дрянной мальчишка умеет дышать жабрами.

Том открыл глаза.

– Еще как умею.

Брюгген в ужасе упал на землю.

Том стянул с себя рубашку и выжал ее, не глядя на стоящих вокруг него мужчин. Хотя посмотреть было на что – даже Йооп опешил и стоял, вытаращив на Тома глаза.

Не сказав ни слова, Том повернулся и зашагал к своему жилищу, где растянулся на соломе, раздумывая о том, что жизнь у моря научила его многому.

Малышка Санди Морнинг пришла и, усевшись рядом с ним, принялась гладить по голове.

– Ты правда чуть не утонул, Том?

– Еще чего. Вовсе я не собирался тонуть. Я не могу утонуть, малютка Санди. Потому что я – дьявол из Ирландии. Видишь, у меня волосы того же цвета, что и адское пламя.

Девочка в ужасе закрыла лицо руками. Том рассмеялся. Увидев, что он смеется, Санди тоже улыбнулась сквозь слезы.

– Мы поженимся, когда вырастем, да, Том?

– Если ты захочешь иметь такого мужа, как я.

Она серьезно посмотрела на него.

– Я с большой радостью пойду за тебя, Том.

– Отлично. Будем вместе ловить сельдевых акул, – пробормотал он.

Санди замотала головой.

– Нет, нет, мы не будем никого ловить. Мы останемся здесь, на плантации, вместе с папой и мамой. Ты будешь бомбой, а я буду тебе готовить.

– Договорились, – кивнул Том, – считай, что мы уже обручены.

Позже ночью он сказал себе, что ненавидит Франца Брюггена почти так же сильно, как отца Инноченте. Но, к счастью, в жизни Тома было больше хороших людей, чем плохих. Судьба подарила ему много друзей: рыбаков Альберто и Бруно, Сахарного Джорджа, Тото и даже Рамона из Кадиса. Последнее имя Том перечислил почти против воли, но, как ни странно, ему действительно порой не хватало этого лгуна, который вдобавок имел наглость зваться Благочестивым. Было в нем что-то такое, что Тому нравилось.

Уборка урожая была делом тяжелым. Требовались недюжинная сила и выносливость, чтобы весь день стоять на нестерпимом зное и, согнувшись, срезать стебли как можно ближе к земле. Бомбы глаз не спускали с рабов, все время следя за ними.

Брюгген распределял работников так, чтобы старые и больные шли следом за здоровыми, собирали срезанный тростник и вязали его в снопы.

Том вел себя как настоящий бомба, то и дело подгоняя срезальщиков. При этом они с Брюггеном старались не смотреть друг на друга и разговаривали лишь в случае крайней необходимости.

Том был не из тех, кто надолго затаивает на кого-то злобу. Но Францу Брюггену он обиды простить не мог.

Йооп объявил, что не потерпит вражды между бомбами, но ледяные клещи обиды продолжали сжимать сердце Тома, и он терпеливо ждал подходящего случая, чтобы рассчитаться с Брюггеном.

– Нам бы только остаться наедине, – шептал он ночью, уткнувшись в солому. – Мне бы застать его одного в поле, подальше от жилья, от людей, от всех. Чтобы были только он, я и мой нож.

На поле Том глаз не спускал с широкой спины Брюггена. Ловил каждое его слово. Сохранял в памяти каждый удар его плети, каждую произнесенную угрозу. А когда бомба трогал себя за мочку уха, чтобы в очередной раз напугать черных, Том в ответ принимался поглаживать свой ремень, не спуская при этом глаз с надсмотрщика, так что в конце концов Брюгген не выдерживал.