– Правда? – обрадовался мальчик.

– Конечно! Я возьму два и один отдам тебе. Ты какого цвета хочешь?

Мальчик опешил. Видимо, он так привык, что его все считали взрослым и серьезным и что он уже не должен хотеть шариков и шоколадных яиц, что совершенно разомлел. Вдруг появилась девочка, которая сказала ему, что хотеть шарики – это нормально, а не признак размазни, малышни и слабости.

В этот момент на Симу мчался на всех парах еще один одноклассник и точно не затормозил бы, если бы не вмешательство Киры. Он загородил собой Симу. «Старшие девочки» дружно состроили гримасы.

На празднике был момент, когда мальчики должны были вручить подарки девочкам – блокнотики для секретов и ручки. Блокноты были вполне себе девочковые – розовые, в цветочек, а ручки – самые обычные. Так вот, Сима отдала ручку Кире. Тот опять обалдел, но подарок принял. Остальные мальчики как по команде стали просить ручки назад, но девочки уперлись и не давали. Назревал скандал. Однако тут объявили новую песню, и все пошли петь про «папа может», отдавая дань Двадцать третьему февраля.

Слева от меня сидела бабушка. Ну такая классическая бабушка-бабушка – божий одуванчик. В блузке с брошкой. Маленькая, худенькая, с перстнями на пальцах. И, конечно, с крошечной сумочкой. Бабушка вцепилась в нее и терзала платочек. Я на бабушку налюбоваться не могла. Она была удивительной красавицей. Из другого века. Ее можно было девочкам показывать и рассказывать, как нужно держать голову, спину, терзать платочек. И как правильно носить брошь.

Но бабушке стало явно нехорошо. Я уж было подумала, что она носит корсет, и начала беспокоиться.

– Хотите водички, простите, не знаю, как к вам обратиться, мы друг другу не представлены, – прошептала я. Бабушка посмотрела на меня с таким восторгом, будто я предложила ей нюхательную соль.

– Наталья Ивановна, – прошептала в ответ бабушка.

Тут уже я должна была попросить нюхательную соль, потому как эту прекрасную женщину должны были звать как угодно, но не Натальей Ивановной. Скорее, Элеонорой Эдуардовной или Октябриной Леопольдовной.

– Кирилл, мой внук, – бабушка кивнула на шеренгу детей, – вы верите в генетику? – с некоторым ужасом и надеждой спросила она.

– Безусловно, – призналась я.

– Я тоже раньше верила, а сейчас уже нет. Кирилл совершенно, совершенно, абсолютно не пошел в наш род. Просто удивительно. Я его двоюродная бабушка со стороны отца. Кстати, вижу его впервые с момента крещения. И, надо признать, испытываю легкое потрясение.

Бабушка еще раз посмотрела на внука даже не с испугом, а с явно выраженным страхом. Еще она внимательно разглядывала остальных мальчиков, думая, видимо, что внука ей подменили или указали на другого ребенка.

– Кирилл? Он заступился за мою дочь. У него очень добрые и умные глаза. Он настоящий… мальчик.

– Боюсь, это единственное, что досталось бедному ребенку от нашего рода. – Наталья Ивановна снова затеребила платочек. – Как вы думаете, а потом, со временем… может проявиться?

– У меня сын увлекается физикой и математикой. Мы с мужем – гуманитарии. Сын пошел в бабушку.

– Это вселяет надежду. Определенно, – Наталья Ивановна кивнула, – вы говорите мне правду?

– Абсолютную.

– Но как же его… вид. Меня он пугает. Его дед не был таким… брутальным… и высоким. В кого пошел мальчик? И зачем они сделали ему такую стрижку? Ума не приложу. Разве это модно?

– Еще многое изменится. И стрижка тоже. У меня сын ходил с длинными локонами, а теперь стрижется под «ежик».

– Локоны… у моего мужа тоже были локоны, когда мы с ним познакомились. Потом облысел, правда.

– А сейчас будут сольные номера! – объявила Светлана Александровна. – Участники могут идти переодеваться.

Я подскочила – настал наш звездный час. Мы с Симой выскочили в рекреацию. Вместе с нами – еще четыре девочки и один мальчик. Ванечка.

– Ваня, а ты что будешь делать? Ты с мамой? Или с бабушкой? – поинтересовалась одна из родительниц, которая, видимо, знала ребенка.

– Я должен был играть, – ответил спокойно Ванечка, – пока вы переодеваетесь. Синтезатор принесли, а стул забыли. Мама поехала за стулом. Не успеет.

– А обычный стул не подойдет? – удивилась родительница.

– Нет, – степенно ответил Ванечка. – Да я вообще-то играть не хотел.

Он деловито съел булку, сидя на диване, где переодевались девочки, запил соком, который шел в подарке девочкам к Восьмому марта, и поглядывал на шоколадное яйцо.

– Ешь, только игрушку мне отдай, – разрешила Сима.

Ванечка, отполдничав, пошел в класс, сел на стульчик и разве что не вздремнул. Разбудила его собственная мама, которая влетела в класс со стулом наперевес. Банкетка была профессиональной, с регулируемым сиденьем. Мама установила сиденье, подкрутила и придвинула Ванечку к синтезатору. Мальчик с тяжким вздохом отыграл незабвенных «Ежиков» Кабалевского. Только «Ежики» у него получились грустные-грустные.

Мой расчет оказался верным – Симино платье ввергло девочек в ступор.

– Мама, смотри, какое у Симы платье! – закричала одна из «бальниц».

Поскольку никто из родильниц не знал ни меня, ни новенькую девочку, то у мамы тоже случился ступор. Что это за ребенок, которого не было полгода? Что это за мама такая?

Вторая «бальница» занервничала и сказала, что и им платье нужно было брать другое. Не репетиционное, а для выступлений.

– Зато у тебя туфли на каблуках, – нашлась мама второй «бальницы».

Это был запрещенный прием. Тут Сима посмотрела на туфли девочек и расстроилась – у нее же были обычные балетки, а у них – золотые туфли на маленьком каблучке. Как у взрослых.

– Сима, ты балерина! А балет всех победит! – сказала я.

Гимнастка сидела на дальнем диванчике и не оценивала ни платье, ни обувь. Это меня еще больше насторожило.

После «бальниц», которые оттоптали свое «ча-ча-ча», пошли мы. Сима была нежной куколкой и растрогала всех родительниц. Они ей бурно аплодировали. Бабушка Киры даже пустила слезу умиления. Сима только один раз сбилась со счета, но в целом все было очень, очень мило.

Следом должна была выступать «художница» Анфиса. И мои опасения оправдались. Эта девочка была профессионалкой с немалым опытом выступлений. Творила такое, что я сидела с раскрытым ртом. Программа была явно старая, выученная, отработанная. Девочка, конечно, порвала всех, что уж говорить.

Сима возвращалась домой задумчивая.

– Зачем мне балет, если я так не умею? – чуть не плакала она.

– Зато у тебя платье лучше, – успокаивала я ее.

– Но я танцевала хуже!

– Сима, на следующий год ты станцуешь так, как никто не сумеет. Между прочим, даже гимнастки занимаются хореографией.