– С вашего позволение, вы будете дрянная, занятая собою баба. Все тебя станут, просто, ненавидеть.

– Но ты должен любить меня, Том; тебе грешно будет меня ненавидеть, потому что я твоя сестра.

– Да; но если ты будешь дрянная, неприятная бабенка, я также стану тебя ненавидеть.

– Нет, Том, я не буду неприятная; я всегда буду добра с тобою и со всеми. Нет, ты не станешь, заправду, меня ненавидеть, Том?

– Ну, привязалась! Теперь время мне учить уроки. Посмотри-ка сюда, что мне надо сделать, – сказал Том, пододвигая к себе Магги и показывая ей теорему; она, между тем, отбросила своей волосы за уши и приготовилась доказать ему, что она может понять Эвклида.

Она начала читать с полною уверенностью в свои способности и совершенно сбилась с толку; лицо ее зарделось от раздражения. Ей приходилось сознаться в своей неспособности – это было неизбежно; а унижение для нее было всегда неприятно.

– Это бессмыслица! – сказала она: – и такая дрянь, никто в ней толку не доберется.

– Что, теперь, мисс Магги, – сказал Том, отодвигая книгу и покачивая головою: – вы видите, вы еще не так умны, как вы про себя думали.

– О! – сказала Магги, дуясь: – я могла бы добраться, если б учила, как ты, что было перед этим.

– Не тут-то было, мисс премудрость, – сказал Том: – оно еще труднее, когда ты знаешь, что было перед этим: тогда тебе еще нужно сказать определение 3, аксиому V. Убирайся теперь: мне эта книга нужна. Вот латинская грамматика, посмотри, много ли ты поймешь в ней.

После математического измождение латинская грамматика была решительно целебным елеем; новые слова доставляли ей огромное наслаждение, и она вскоре нашла на конце ключ, передававший ей латинскую мудрость без особенного труда. Примеры, следовавшие за правилами синтаксиса, которые она, разумеется, пропустила, совершенно ее увлекли. Эти таинственные фразы, вырванные из неизвестного ей содержание, подобно чудесным рогам каких-то животных, или листам неведомых растений, привезенных из дальних стран, давали обильную пищу ее воображению, увлекая ее тем более, что они были на особенном языке, которому она могла выучиться пони мать. Действительно, эта латинская грамматика, которую, Том говаривал, ни одна девочка не могла учить, была очень интересна, и Магги гордилась тем, что находила ее интересною. Ей более всего нравились самые отрывочные примеры. Mors omnibus est communis было бы очень сухое изречение, если б оно не было по латыни; но счастливый джентльмен, которого все поздравляли, «что его сын был одарен такими способностями», представлял ей удивительную тэму от самых приятных предположений, и она совершенно потерялась «в густой роще, куда не проникала ни одна звезда», когда Том крикнул ей:

– Ну, Магги, подавай теперь грамматику!

– О, Том, какая эта занимательная книга! – сказала она, выпрыгивая из большего кресла, чтоб подать ему книгу. – Она гораздо занимательнее лексикона. Я бы по латыни скоро выучилась: я не думаю, чтоб это было трудно.

– О! знаю, что ты делала, – сказал Том: – ты читала английское на конце: это всякий осленок сумеет.

Том выхватил книгу и раскрыл с решительным и деловым видом, как будто желая показать, что ему предстоит учить урок, который будет не под-силу и любому ослу. Магги, немного оскорбленная, повернулась к шкафу с книгами и забавлялась разгадкою их названий.

Том скоро позвал ее к себе:

– Ну, поди сюда, Магги, прослушай, знаю ли я. Стань у того конца стола, где обыкновенно сидит мистер Стеллинг, когда он спрашивает урок.

Магги повиновалась и взяла открытую книгу.

– Откуда ты начинаешь, Том?

– О! я начинаю от appellativa arborum, потому что я повторяю все, что я учил за неделю.

Том довольно порядочно протащился через первые три строчки; и Магги начинала забывать свою роль суфлера, теряясь в соображениях, что могло значить mas, встречавшееся уже два раза, когда он завяз на sunt etiam volucrum.

– Не подскакивай, Магги. Sunt etiam volucrum… sunt etiam volucrum… ut ostrea cetas…

– Нет, – сказала Магги, открывая рот и качая головою.

– Sunt etiam volucrum, – сказал Том очень медленно, как будто следующие слова пришли бы ему скорее на язык, когда он возвещал им таким образом, что их требовали.

– C-e-u, – сказала Магги, терявшая терпение.

– О, знаю теперь, молчи! – сказал Том. – Ceu passer hirundo; ferarum… ferarum…

Том взял карандаш и сделал им несколько точек на переплете: Ferarum…

– Ах, Боже мой, Боже мой, Том! – сказала Магги: – как ты долго останавливаешься! Ut…

– Ut ostrea…

– Нет, нет, – сказала Магги: – ut tigris…

– О, да, теперь я знаю, – сказал Том: – так и есть ut tigris, vulpes, я было-забыл это – ut tigris, vulpes, el piscium.

С подобными остановками и повторениями Том успел управить еще несколько следующих строчек.

– Ну, теперь, – сказал он: – следует, что я приготовил к завтрашнему дню. Дай мне книгу на минуту.

После короткого зубренья шепотом, сопровождаемого ударами кулака по столу, Том возвратил книгу.

– Masculina nomina in а, начал он.

– Нет, Том, – сказала Магги: – следует не это. Nomen non creskens in genittivo…

– Creskens gmittivo, воскликнул Том с насмешкою.

Том учил это пропущенное место еще для своего вчерашнего урока; и ненужно особенно-обширного знание латыни, чтоб схватить ошибку в произношении и ударении: Creskens genettico.

– Какая ты глупая, Магги!

– Чего ж ты смеется, Том? ведь, ты это совсем пропустил. Здесь так напечатано; почем же мне знать?

– Фи-и-и! Я тебе сказал, что девочки не могут учиться по-латыни. Nomen кои crescens genitivo.

– Очень хорошо, – сказала Магги, дуясь. – Я могу это произнести так же, как и ты. А ты не останавливаешься на знаках препинании. На точке с запятой надо останавливаться вдвое долее, нежели там, где только запятая; а ты останавливается всего долее там, где вовсе не следует.

– Ну, затараторила! Дай же мне продолжать.

Их позвали теперь в гостиную, где они должны были провести остальной вечер, и Магги была такая живая с мистером Стеллингом, который – она была уверена – удивлялся ее уму, что даже Том был встревожен и смущен ее дерзостью. Но мистер Стеллинг вдруг осадил ее вопросом про маленькую девочку, которая, он слышал, убежала раз к цыганам.

– Какая эта должна быть странная девочка! – сказала мистрис Стеллинг с очевидным намерением пошутить; но эта шутка над предполагаемою странностью пришлась вовсе не по вкусу Магги. Она опасалась, что мистер Стеллинг, в заключение всего, не имел о ней высокого мнение, и пошла спать в грустном расположении духа. Мистрис Стеллинг, она чувствовала, смотрела, на нее, как будто она была недовольна ее волосами, зачем они были гладко приглажены.